знак своим друзьям. Все они сели на мопеды и уехали, вновь крича что-то, чего Роза не поняла.
Завсегдатаи кофеен разошлись по своим местам, бурно обсуждая происшествие. Госпожа Ирини начала собирать журналы и газеты. Роза подошла и подняла коробку с чипсами, рассыпавшимися по площади. Она слышала, как госпожа Ирини приговаривает:
– Нет, ну как же все-таки изменился мир! Что же это творится-то? Господи, помилуй. Страшно подумать, какая гроза на нас надвигается.
Роза решила, что эти слова обращены к ней. Она не поняла, о чем речь, но невольно ответила:
– Мне очень жаль.
Только тогда госпожа Ирини ее заметила.
– Почему, моя девочка, тебе жаль?
– Потому что вы были совсем одна, и никто за вас не заступился.
– Так действует страх.
– А вы не боитесь?
– Умеешь хранить секреты? Как тебя зовут?
– Роза.
– Я боюсь, но умею это скрывать. Когда я была, как ты, я делала много чего такого, что сейчас не решусь повторить. Но тогда мы знали, кто наш враг. А сейчас? Сейчас меня пугают те, кто сидит, сложив на груди руки. Простых зрителей [11]. Вот их я боюсь.
Пока госпожа Ирини говорила, газеты выпали у нее из рук. И теперь руки были свободны. Она то поводила ими туда-сюда, то прижимала к груди, то поднимала и опускала – как будто кричала, но только руками: картинка без звука. Ее руки казались Розе похожими на весла: они так же ходили вверх-вниз, но без всякой причины. Роза испугалась, как бы с женщиной чего не случилось. Она чувствовала, что должна унять это мельтешение, потянулась к госпоже Ирини и коснулась ее. И тут будто что-то произошло: руки-весла стали крыльями и обняли ее. Роза притихла, затаив дыхание, в незнакомых объятиях, а госпожа Ирини наклонилась и поцеловала ее волосы. Они вдвоем были островком у Маленького Рая.
– Малышка, ты только посмотри. Совсем я старая стала, слезы текут сами собой. Но знай, Роза, что плачу я о другом, о прошлом, о своих делах. А те парни – они не стоят ни слезинки. Давай-ка я угощу тебя лимонадом.
Роза не смогла отказать. Она взяла лимонад и попыталась его выпить, хотя он совсем ей не нравился, потому что был газированный. Ей хотелось другой, голубого цвета, но попросить его она не успела. Из этой затруднительной ситуации ее спасла Афина. Роза услышала, как та свистит из-за дерева, вежливо попрощалась с госпожой Ирини и подбежала к подруге.
– Хочешь лимонад? – спросила она.
Афина, не ответив, схватила его и выпила залпом.
– Вот спасибо. Ужасно хотелось пить. Почему ты сразу за нами не пошла?
– Меня зажали в толпе, и я не могла пошевелиться. Как там Костис?
– Ни жив ни мертв.
– А кто все эти люди на мопедах?
– Не знаю. Они уже не первый раз тут ошиваются. Однажды плеснули серной кислотой в того, кто им не понравился.
– А почему он им не понравился?
– Потому что он был немного того.
– В каком смысле «немного того»?
– Не знаю, так сказали взрослые – я сама слышала.
– А что они имеют против Костиса?
– Скорее всего, против папы Костиса.
– Он тоже немного того?
– Нет, видишь ли… Он то ли филиппинец, то ли ливанец, что-то вроде того.
– Может, кубинец или голландец?
– Может, и так, не помню. В любом случае заканчивается на «-ец». Точно не грек.
– И почему это их волнует?
– Откуда же мне знать. Будешь играть в воров и полицейских?
– Не хочу. Я пойду домой.
– Да ладно тебе, останься. Без тебя всё испортится. Я расстроюсь, если ты уйдешь. Мы же только-только вышли гулять.
– А Костис?
– Он тоже придет. Мы все вместе поиграем. Мальчишки с девчонками.
* * *
Роза предпочла бы вернуться домой. Голова стала тяжелее ноги, которая тоже разболелась. И все-таки ей хотелось увидеть Костиса. Он как раз шел в их сторону и улыбался им издалека.
– Мама велела мне возвращаться поскорее. Роза, мы даже не поговорили. Тебя ведь Роза зовут?
Другие ребята обернулись и посмотрели на нее.
«Да, меня зовут Роза», – ответила она, но внутри себя, а снаружи лишь кивнула.
– Роза, госпожа Ирини что-нибудь сказала про ущерб? Она очень злится?
– Нет, она сказала, что никакого ущерба нет, но будет здорово, если в другой раз ты останешься ей помочь. И еще – что ты не впервые пинаешь мяч рядом с Маленьким Раем.
– О, ну это на нее похоже. Мне стыдно, что я сбежал, но я дико испугался. Вдруг эти типы погнались бы за мной.
– Ты маме рассказал, что случилось на площади? – спросила Афина.
– Нет, она бы начала гундеть. Вы же знаете, какие сейчас мамы.
– Да, – подтвердили все.
– Да, – сказала Роза, а сама подумала, что вовсе не знает, какие сейчас мамы, но в который раз оставила мысль при себе.
Завтра она запишет все это в дневник.
Когда я была маленькой, я не знала, что у всех детей есть мама. Думала, что и одного родителя достаточно. По правде, мой папа стоит многих. Потом оказалось, что не у всех так. А еще я поняла, что если спрашивать об этом папу, он сильно расстраивается, так что держала язык за зубами.
Однажды папа показал мне альбом с фотографиями.
– Это твоя мама, – сказал он. – Самая красивая мама на свете. Мой самый любимый человек до того, как ты появилась на свет.
Он вытащил мамину фотографию и протянул мне.
– Можешь оставить себе, если хочешь.
Я положила фотографию в железную коробочку вместе с крыльями бабочки и с говорящей ракушкой, которую принес мне папа. Ракушка попалась в его сеть.
Дни идут, и порой я целыми месяцами не вспоминаю, что ее нет рядом. Наверное, когда-нибудь я совсем привыкну. Взрослые ходят на работу, гуляют, путешествуют, исследуют мир, рыбачат, а может, сожалеют о чем-то и тоскуют, но они не плачут по маме. Мне кажется, взрослые могут вместить в свою жизнь все. И хорошее, и плохое.
День вчера был – из ряда вон. Сначала я пошла одна на площадь. Познакомилась с новыми ребятами, увиделась с Арьей и Афиной, а потом началось полнейшее безумие. Маленький Рай чуть не развалили. Это все Костис виноват. Как оказалось, он ливанец. Ну то есть он не потому виноват, что ливанец, а потому, что со всей дури пнул по мячу. Ну вот, теперь я совсем запуталась. Один мужчина и его друзья, кажется, разозлились из-за того, что Костис ливанец. Они ругались с госпожой Ирини, потому что она
