Мары издавна занимались охраной внутренних покоев. Все были как на подбор — черноволосые, скуластые, смуглые, гибкие, как речной тростник. У каждой за поясом две изогнутые сабли. А в широченных шароварах можно хоть яд спрятать, хоть дымовуху, хоть полюбовника. Улыбнётся такая, сразу увидишь: зубы острые, как у щуки, ещё и язык длинный, змеиный. Красотки, в общем. Нет, без шуток — бывает такая красота, от которой одновременно испытываешь и восторг, и ужас. Вот такие и были мары — два десятка сестёр, все на одно лицо. Впрочем, одну из них — Маржану — Лис отличал от других. И она его тоже привечала. Могло бы всё у них сладиться, но… эх, не срослось.
Кощеевич вздохнул. Он не любил вспоминать ту ссору. Потому что неизбежно приходил к мысли, что поступил плохо, и надо было бы извиниться. Но во-первых, извиняться его не учили, а обычного «прости» оказалось недостаточно — уж это он пробовал. А во-вторых, Маржана просто ушла, и где её теперь искать, Лис понятия не имел.
Глупое сердце ёкнуло: может, всё-таки вернулась? Но в следующий миг стало ясно — нет, это другая мара. Муна, или как её там?
— Угу, — буркнул он, принимая свиток из её рук, и тут же улыбнулся. Перед подчинёнными следовало держать лицо. Май — не в счёт. — Как служба идёт?
— Всё хорошо. Как обычно, — поклонилась Муна.
Кощеевич был готов её расцеловать (и непременно сделал бы это, будь на её месте Маржана). Хоть у кого-то в этом проклятом замке всё хорошо!
Но он рано обрадовался, потому что мара решила уточнить:
— А что делать с Кощеевыми узниками, княжич? Палачи интересуются: пытать али не пытать?
— С ума сошли? — ахнул Лис. — Отпустите всех сейчас же!
— А тех, кто сам идти не может? Может, того? — Муна положила ладони на рукояти сабель. — Из милосердия.
Кощеевич закатил глаза. Ну конечно, что ещё могла предложить мара!
— Нет, мы поступим иначе… — Он задумался: а что бы сделал Май на его месте? — Так, чтобы через три дня… нет, через два! — у меня был письменный отчёт. Сколько всего узников, их имена, возраст, кто таковы, давно ли в заключении и в каком они состоянии. Всех, кто может ходить, — выпустить. Кто не может — разместить в казармах и пригласить лекарей. Безумцев поселить отдельно. Всё понятно?
— Так точно. Вот только… — мара замялась.
— Что?
— Писать мы не обучены. Может, проще всех убить? С чистого листа так с чистого листа.
Лис шумно вдохнул, выдохнул. Терпение — княжеская добродетель. Помни, ты — правитель. Это звучит гордо (а ощущается жалко, но это ли не мелочи?).
— Возьми себе в помощники того, кто умеет писать.
Муна просияла:
— Ой, как же это я сразу не подумала!
Очень, очень не хватало Маржаны…
Он запоздало понял, что произнёс эту фразу вслух, и Муна тут же посуровела:
— Я не знаю, где наша старшая сестра, княжич. А если бы и знала — не сказала бы.
— Так-то ты мне служишь? — усмехнулся Лис.
Вроде не обиделся, а всё равно слова мары его задели.
— Семья — всегда на первом месте, — почтительно, но твёрдо пояснила Муна. — Она не хочет тебя видеть. Её воля — её право.
— Тогда всё, иди выполняй приказ, — Кощеевич махнул рукой, и мара растворилась, в мгновение ока слившись с тенями, что отбрасывали зубцы крепостной стены.
* * *
Все следующие дни Лис прилежно изучал свиток, вычёркивая сделанное. Он почти ненавидел себя за ту минутную слабость. Просто раньше, на войне, всё было намного понятнее. Даже в момент, когда враги оказались не такими уж негодяями и с некоторыми довелось подружиться, он ловко лавировал между двух огней и хитрил, водя за нос самого Кощея!
Прав был Май — жить в мирное время им всем ещё предстояло научиться. Но оно того стоило! Вот проснётся от колдовского сна мать — непременно порадуется. А для этого к её пробуждению всё должно быть улажено.
Ухватившись за эту мысль, он принялся за дела с истинным рвением, позабыв про еду и сон. Вертопляс несколько раз напоминал ему:
— Сделай пер-рер-рыв, — но Лис только отмахивался. Не до того!
А на исходе второго дня вернулась весточка (говорят, никто на свете не летает быстрее, чем эти маленькие птички: даже горынычи за ними не угонятся). Её гранатовые глаза-бусинки сияли от счастья, а к лапке была привязана берестяная рулька, в которой коротко, но ясно значилось: «Приду». Вот так просто: без приветствий, без подписи. Но Лис всё равно на радостях закружился по комнате так лихо, что чуть не сбил со стола пару склянок с зельями. Похоже, ему наконец-то улыбнулась удача. Ай да Смертушка! Нашла подход к упрямцу Ратибору! Главное, теперь не упустить возможность. И плевать, если придётся отдать не только Серебряный лес, но и, скажем, изумрудные копи в Змеевых горах…
— Спасибо тебе, Рена! — шепнул он.
Смерть не появилась, но за спиной словно бы кто-то тихо хмыкнул. Не зря же она говорила, что теперь всегда будет рядом. Если бы ещё с указами помогла — цены бы ей не было.
Но, увы, тут придётся разбираться самому.
Княжич корпел над бумагами всю ночь. А на рассвете, когда кто-то осторожно постучал в дверь, сперва подумал, что ему чудится. Но стук повторился уже настойчивее.
— Войдите, — буркнул Лис. — Кого там принесло?
Он никак не ожидал, что бравые воины уже вернулись. Но ещё больше удивился, увидев в дверях не советника Мая, а запыхавшегося Айена. В крови. К счастью, в чужой, огнепёсьей.
— Здрав будь, княжич, — сотник вошёл с поклоном. А может, просто опустил голову, чтобы не задеть макушкой притолоку. — Ты велел доложить, когда охота закончится. Так вот —
