вытащила его и его девицу с наклеенными ресницами. Ну и ну! Оказалось, что это Фелисия! У меня челюсть отвисла, когда я её увидела.
— Привет, Астрид! — сказала она и сунула палец в большую дырку в джинсах, но больше она ничего произнести не успела, потому что мама сразу поручила ей делать салат с кус-кусом.
Мне и Юлле велели складывать бумажные салфетки, а потом пришла Дагге и принесла двадцать два пирога. Её муж Торстен помог папе поставить тент. Я никогда не слышала, чтобы папа так ругался.
Бабушка прислала шесть тортов и сотню печений с шоколадной крошкой. Мама убрала в холодильник четыре копчёных лосося и послала папу купить шестьдесят пять сэндвичей, газировку и всё остальное, что она забыла купить раньше.
— Хорошо, что мы работаем на полную ставку, — пробормотал папа, увидев, какой длинный получился список.
На следующий день у Данте был выпускной. Вся наша семья стояла на школьном дворе. И вот распахнулись двери, послышался ужасный гул, и студенты в белых кепках вылетели, словно лебеди, во двор.
Данте был такой красавчик в костюме! Он даже галстук нацепил и казался совсем-совсем взрослым.
— Данте! Данте! — закричали мы с Бланкой.
— «Потому что я стану студентом!» — пел Данте, фальшивя, пробираясь к нам сквозь толпу.
Вечером к нам повалили гости. Фелисия и приятель Юлле помогали подавать еду, так что мама с папой могли ходить и общаться с гостями.
Настроение у всех было приподнятое. Когда мама с папой устраивают праздник, к нам может прийти любой, кто пожелает, и всем всегда хватает еды и напитков. Народу набилось столько, что не протолкнуться, и я поднялась к себе, мне захотелось побыть немного в одиночестве и устроить час размышлений.
Но чуть погодя раздался стук в дверь. Это пришла Марьям с Гудисом.
Я достала несколько печенюшек.
— Смотри только, чтобы Гудис не стащил, ему нельзя шоколад, — предупредила Марьям.
Мы пили кофе и говорили о лете. Марьям принялась рассказывать о супер-пупер-отеле, в который поедет с родителями, и я даже немножко позавидовала.
Тут нас позвала София:
— Спускайтесь! Сейчас будет речь!
София была такая хорошенькая в белом платье. Рыжие локоны рассыпаны по спине, на шее длинная золотая цепочка с медальоном. Там, в медальоне, фотокарточка её мамы, она мне показывала. София самая добрая на свете! Но мне её жаль: её мама не так давно умерла от рака. София часто бывает у нас дома, потому что наша мама тоже потеряла свою маму, когда училась в школе, и знает, каково это.
Марьям пошла домой, а я вышла в сад, как раз когда папа постучал по бокалу.
— Данте, — сказал он, — ты знал теорему Пифагора уже в четыре года! Ты каждый день давал мне повод безмерно тобой гордиться… и… и… За тебя!
Папин голос сделался каким-то странным. В глазах стояли слёзы, лицо покраснело. Речь у него вышла очень короткой.
Теперь настал черёд мамы постучать по бокалу.
— Дорогой Данте, — начала она, — всем известно, как хорошо ты учился в школе, какие у тебя были хорошие оценки, но самое главное — ты фантастическая личность, более заботливого старшего брата трудно себе представить… и… и…
Дальше нельзя было разобрать. Мама расплакалась, но потом всё-таки собралась с духом и продолжила почти совсем нормально.
Данте, казалось, был очень смущён, но и рад, думаю, тоже. Мама умеет произносить речи и находить нужные слова.
— И ещё, — заключила мама. — Дорогая София, ты нам как дочь. Я знаю, что твоя мама очень бы тобой сегодня гордилась!
Тут уже все гости начали громко всхлипывать.
Я тоже расплакалась и не могла остановиться — так всё было хорошо. Данте и София были такие счастливые! И еда была вкусная.
Потом пришли друзья Данте, включили громкую музыку, стали кричать, шуметь и танцевать.
Я заметила, что Юлле тайком курит и отпивает из бокала с шампанским. Наверняка мама с папой страшно на него разозлятся, подумала я. Но совсем нет. Папа просто забрал у Юлле сигарету и швырнул в бочку с водой, а мама взяла у него бокал и дала стакан с соком. Юлле сделал вид, что ничего не заметил.
Я вскарабкалась на вишню и немного поплакала. Мне было и радостно, и грустно.
— Ну, Цветочек, — сказала бабушка, когда нашла меня. — Кажется, тебе пора спать.
Она пошла со мной наверх. А из-под тента в саду гремела и гремела музыка, но я так устала, что это мне не мешало. Бабушка подоткнула мне одеяло.
— Как у тебя дела, Астрид?
— Хорошо, — сказала я и вздохнула.
— Правда? Ты у нас чувствительная, — сказала бабушка. — У тебя и у Юлле словно особые щупальца.
— Как у улиток?
— Да, — кивнула бабушка. — Уж такая ты уродилась. Только ты, конечно, посимпатичнее.
— И не такая склизкая, — улыбнулась я и нырнула в постель.
Бабушка накрыла меня одеялом и папиным халатом. Я лежала под этим грузом, на меня словно навалилась ужасная усталость.
— Тебе жалко, что Данте теперь переедет? — спросила бабушка.
— И да и нет.
Это правда. «Да», потому что Данте такой добрый, и «нет», потому что у меня наконец появится своя комната.
— Вы все отлично поработали!
Гина стояла у доски, где большими красными буквами написала: «Хорошего лета!»
На мне юбка с оборками, которую мне помогла сшить бабушка и которая напоминала платье Моммы с той фотографии на кладбище. Только моя юбка держалась на резинке, так что я могла свободно дышать.
Гина всё говорила и говорила, а я смотрела на её раскачивающуюся чёлку. Теперь она была лиловая — как сирень на столе. Интересно, сколько у неё дома баночек с краской?
— Я буду скучать без вас! — сказала учительница проникновенным голосом, которым она говорит, когда хочет показаться особенно доброй и сердечной.
А я по тебе не очень буду скучать, подумала я, но вслух этого не сказала. Мама считает, что не стоит говорить всё, что думаешь, если можешь кого-нибудь обидеть.
На школьном дворе я обняла Марьям и помахала на прощание Рафаэлю и Яннису. И даже Адаму. Он-то радовался. Ещё бы! Теперь на несколько недель швейная машинка в полном его распоряжении.
Наконец наступили каникулы! Я свободна!
Мы с папой и Бланкой уехали из города уже на следующее утро. Места в машине было много, потому что ни Данте, ни Юлле с нами не поехали. Данте отправился с Софией в романтическое путешествие, а Юлле устроился работать
