class="p1">Но Джоан было не до его теорий.
– Какая разница, кем он был! Важно то, кто он сейчас! Ты больше никогда не будешь портить хорошие вещи, понятно? – выкрикнула она и, схватив мальчика за худенькие плечи, как следует встряхнула его – не больно, но так, чтобы он понял, что дело нешуточное.
– Пойдем на кухню, – сказал Боб. – Я тебе кое-что расскажу. Но сначала – еще один урок хороших манер! Ты огорчил Джоан. Значит, теперь ты должен попросить прощения.
– Простите, – сказал мальчик. – Я все понял. Простите.
– Ну, пойдем.
Боб взял его за руку, и мальчик пошел с ним, но как-то неуверенно, переминаясь с ноги на ногу. К счастью, до Боба вовремя дошло, в чем дело, и в уборную они успели в самый раз.
– Когда тебе опять приспичит, ходи сюда, – наказал Боб.
– Да, – кивнул мальчик. – Здорово придумано!
– А теперь – завтрак. И вот еще что. От сорочки, я вижу, не так много осталось, но ты хоть завернись в лоскуты. Нельзя разгуливать голым, это неприлично.
Усевшись за стол, Роджер смотрел, как Боб отрезает от буханки два ломтя и кладет их на решетку над огнем, чтобы поджарились.
– Сделаю тебе яичницу, – сказал старик. – Любишь яйца?
– Да, да! – обрадовался Роджер. – Спасибо! Яйца я очень люблю!
Боб разбил яйцо на сковородку, и Роджер изумленно разинул рот, глядя, как пузырится и брызжет белок вокруг блестящей золотой сердцевины.
– Ух, красотища! – выдохнул он. – Я никогда не видел, что у яйца внутри!
– А я так понял, ты раньше ел яйца.
– Ел, но было темно, – пояснил Роджер.
– Ты тогда был крысой? – уточнил Боб.
– Да. Я тогда был с братьями и сестрами. И мы ели яйца в темноте.
– Ну, тогда ясно, – невозмутимо ответил Боб и выложил яичницу на тарелку, а к ней – один из тостов, намазанных маслом.
Роджер едва сдержался – так ему хотелось наброситься на еду, – но все-таки вспомнил, что надо сказать «спасибо». Но как только с хорошими манерами было покончено, он вцепился в тарелку обеими руками, макнул голову прямо в яичницу, еще скворчащую от жара, – и тут же отдернулся, хватая воздух ртом. Глаза его блестели от слез, с кончика носа капал желток. Страшно расстроенный, Роджер повернулся к Бобу.
– Ох, да чтоб меня! Надо было тебе объяснить, как едят яичницу мальчики, – покачал головой Боб. – Ты, верно, забыл, что ты уже не крыса?
– Угу, – промямлил Роджер, сосредоточенно облизывая пальцы, которыми только что попытался вытереть лицо. – Лодки не было, вот я и решил поесть ртом.
– «Ложки», а не «лодки», – поправил Боб. – Но яйцо едят ножом и вилкой. Вот, смотри, как я делаю, и повторяй за мной.
Забыв про слезы и перепачканную желтком физиономию, Роджер старался как мог. Управляться с вилкой оказалось куда труднее, чем зачерпывать ложкой молоко, но всякий раз, когда мальчик в огорчении опускал руки, Боб говорил ему: «Поешь хлебушка!» И Роджер хватался обеими руками за тост, откусывал кусок и быстро-быстро жевал передними зубами.
– Мне нравится тост, – сказал он. – И яйцо.
– Вот и славно. А теперь слушай. Нужно выяснить, откуда ты взялся и есть ли кто-то, кому положено о тебе заботиться. Ведь сам ты о себе не позаботишься, ты слишком мал. И остаться здесь ты не можешь, потому что… Потому что у нас нет на тебя никакого права, понимаешь?
– А я хочу остаться здесь. Не хочу никуда идти.
– Ну… мы должны все сделать по правилам. Знаешь что? В Городском Совете сидят умные люди, они знают, как правильно. Вот к ним-то мы и пойдем.
– Да, это правильно, – согласился Роджер.
Чтобы попасть в нужный кабинет, им пришлось подняться по роскошной парадной лестнице на самый верх, а потом еще пройти по обшитому деревянными панелями коридору. Боб и Джоан вели мальчика между собой и на всякий случай крепко держали его за руки: он то и дело как-то странно подергивался, словно хотел убежать.
– Тебе что, опять нужно в уборную? – спросил Боб.
Джоан на него шикнула – мол, разве можно говорить такие грубые слова, когда они в таком важном месте? – но Боб упрямо добавил:
– Бывает, что важнее уборной нет ничего на свете.
– Да нет, – ответил Роджер. – Я просто хотел попробовать это дерево на стенах, какое оно на вкус.
– Он и вправду чудной, – пробормотала Джоан, но все равно посмотрела на него ласково. Что ни говори, мальчонка выглядел славно: его каштановые вихры были аккуратно причесаны и смочены водой, чтобы не торчали во все стороны, ливрея – выстирана и отглажена, а черные блестящие глаза смотрели на все вокруг с живым любопытством.
В кабинете им пришлось сесть и подождать, пока дама, которая занималась потерявшимися детьми, заполнит какой-то бланк. Боб едва дождался – так ему не терпелось поскорее во всем разобраться.
– Наверно, по-хорошему, нам нужно было в кабинет, где занимаются нашедшимися детьми. Ведь мы нашли ребенка, а не потеряли. Да только такого кабинета тут не сыскалось, – объяснил он даме. – Вот мы и решили прийти к вам.
– Будьте так добры, сосредоточьтесь на подробностях, – велела дама и взяла остро-преостро заточенный карандаш из банки, в которой стояло еще с десяток таких же.
Роджер увидел, как ее рука приблизилась к банке – но уже не увидел, как она вернулась к бумаге. Стоило ему заметить карандаши, и он пропал. Он влюбился в эти карандаши с первого взгляда и по уши.
Дама наклонилась через стол, втолковывая что-то Бобу и Джоан, которые тоже подались ей навстречу, а рука Роджера между тем тихонько приподнялась и медленно, осторожно поползла к банке. Даже захоти он сдержаться, он бы не смог – как не может сдержаться собака, крадущаяся за угол к миске с кошачьей едой.
Тем временем Боб пытался понять, о чем толкует эта важная дама. Вытянув шею, он заглянул в бланк, который она продолжала заполнять.
– Нет, нет! – воскликнул он. – Быть такого не может! Откуда-то же он пришел! Наверняка кто-то его уже ищет.
– Смею вас заверить, – процедила дама в ответ, – что мы ведем самые точные и аккуратные записи. В городе нет потерявшихся детей. Ни мальчиков, ни девочек.
– Ну а как насчет нашедшихся?
– Нашедшимися мы не занимаемся. Наша работа – потерявшиеся дети.
– Уф, – выдохнул Боб. – Что-то я совсем запутался.
– Вы его спрашивали, откуда он пришел? – поинтересовалась дама.
И все повернулись к Роджеру.
Тот поднял голову, явно довольный, что на него наконец обратили
