зависит. Да и как нам обойтись без продлёнки? Пожалуй, поговорю ещё разок с Янне.
— Давай всё решать постепенно. Сейчас главное — картошка. Она ведь и правда невкусная.
Утром папа протянул мне записку. Всё-таки стоит иногда поупрямиться!
Больше мне не придётся есть противную школьную картошку — это самое лучшее, что со мной случалось, ну почти. В следующий раз, когда в школе снова была картошка, я гордо проплыла мимо Ястребицы и положила себе на тарелку высоченную гору кукурузы. На самом деле еда в школе вполне сносная, кроме гадкой картошки — она всё портит. Хорошо, что отныне мне не надо больше придумывать, как бы изловчиться, чтобы не есть её на обед.
Но сыра-замазки мне было не избежать, сколько бы я ни умоляла и ни просила не оставлять меня на продлёнке.
— Одно дело — не есть картошку, и совсем другое — не ходить на продлёнку! — сказала мама, когда я заикнулась об освобождении от продлёнки. Так что пришлось после уроков туда тащиться.
В пятницу Янне остановил меня и сказал, что они с папой договорились и отныне мне разрешается, когда станет невмоготу от шума и гама, уходить в комнату для персонала и читать там. Ну и я, конечно, сразу же туда отправилась. Но скажите, если я там просто читаю, почему я не могу делать это же дома, в собственной комнате? Моя кровать уж получше, чем старый цветастый диван Янне. К тому же в комнате для персонала флюоресцентные лампы, а я их терпеть не могу.
Я попросила у Янне фонарик, выключила свет и устроилась читать, а заодно доедала имбирное печенье. Конечно, не больно там было уютно: компьютер стоял на письменном столе у дивана, и экранная заставка постоянно меня отвлекала, а ещё вентилятор шумел, и двери в коридоре хлопали, когда кто-нибудь выскакивал в туалет. Читать дома, конечно, лучше, моя комната по комфорту даст сто очков вперёд этой дыре.
Вот поэтому я и обрадовалась, когда в воскресенье у меня заболело горло. Мы с Бланкой сидели и смотрели Wild kids [5], и вдруг я почувствовала, что мне больно глотать. А ещё мне стало холодно, хотя мама сунула кучу поленьев в наш камин. В груди моей затеплилась надежда: если я заболею — то никакой продлёнки! Конечно, я не прочь пропустить и школу, но там хотя бы чему-то учишься. А продлёнка, мало того что все нервы мне выматывает, от неё и пользы никакой нет.
Мама положила ладонь мне на лоб, ойкнула и пожалела меня. А потом пошла звонить бабушке — она всегда так поступает, когда я заболеваю.
— Можно Астрид поживёт у тебя пару дней? — сказала она своим самым елейным голоском, которым всегда просила о помощи.
Мне плохо было слышно, что ответила бабушка, но я скрестила пальцы.
— Спасибо, милая Барбара, — сказала мама. — Ты же знаешь, как она тебя любит. Да, теперь она хочет, чтобы мы звали её Астрид. Придётся привыкать. Бьёрн привезет её через часок.
Ура! Вот повезло так повезло! Я люблю мою бабушку, а уж болеть у неё дома — просто счастье. Ну, если не очень серьёзно больна, конечно, — не так что чуть не плачешь, лежишь и бредишь в лихорадке.
Мы ехали с папой по городу. Было очень красиво — в окнах светили лампочки, а на балконах — разноцветные гирлянды. На улицах почти не осталось снега, зато людей прибавилось, все спешили кто куда. Мне бы тоже хотелось жить в городе — здесь бурлит жизнь!
Когда мы подъехали к бабушкиному дому, она уже поджидала нас. В руках у неё были вязаные тапки, которые все мы, её внуки, должны надевать у неё в доме. Тапки мне немножко великоваты, но всё равно красивые.
— Ева, крошка, как ты, дорогая? — спросила бабушка, обнимая меня. Я почувствовала запах её мыла, он мне очень нравится.
— Меня теперь зовут Астрид, — сказала я.
— Ах да, вспомнила — очень красивое имя, — улыбнулась бабушка.
Папа уехал. Бабушка хлопотала на кухне, а мне разрешила взять её планшет и загрузить туда новые игры. В этом доме я могу играть почти сколько захочу. Бабушка никогда не впадает из-за этого в истерику, не то что мама: она считает, что клетки мозга умирают оттого, что немножко поиграешь на компьютере.
Вечером бабушка позвала дедушку ужинать. Он все дни проводит либо в подвале, возится там с водным насосом, называет его «сердце дома», либо натирает в гараже воском свой старый золотистый мерс, его он зовёт «Брошечка».
Бабушка подмигивает мне:
— Ты ведь не станешь пить газировку, раз болеешь, правда?
— А вот и стану.
На лестнице в подвал я сталкиваюсь с дедушкой. Он вытирает руки грязным серым полотенцем.
— Здравствуй-здравствуй, — говорит он. — Спустись и выбери сама, я припас новые бутылочки.
Дедушка отвечает за покупку газировки, и теперь он накупил много новых сортов. Я выбираю напиток с пэшнфрутом, на вид он ничего.
Бабушка приготовила тефтели и вкусную картошку со сливочным соусом и красной брусникой. Она почти все дни проводит на кухне и готовит так, что пальчики оближешь. Ей нравится угощать гостей, и она следит, чтобы все остались довольны. На свете нет никого добрее бабушки! Она как матриарх, но только добрая.
— Сначала всё съешь, потом попьёшь, — говорит дедушка, когда я делаю маленький глоток газировки.
Но я не могу удержаться, мне так хочется пить, что я в конце концов выпиваю целый стакан.
Дедушка хмурится.
— Ах, Имре, пусть делает как хочет, — говорит бабушка.
— Пить надо после еды, — ворчит дедушка.
Иногда дедушка бывает очень строгим, и причуд у него побольше, чем у меня. Вроде этой — что надо пить после еды, а не до. Ещё одна его странность: каждый день в три часа он ложится отдохнуть, чтобы успокоить головную боль, которая у него с тех пор, когда он маленьким упал с велосипеда. Тогда все должны ходить на цыпочках. Но это даже хорошо, потому что я могу спокойно почитать.
А вот бабушка у нас без причуд.
— Вкусно, мой цветочек? — спрашивает она.
— Очень.
— Но от крыжовенного крема ты ведь не откажешься? — Бабушка улыбается.
Тут дедушка ухмыльнулся и подтолкнул меня:
— Ты ведь знаешь, что в желудке есть специальное местечко для десерта?
Он всегда так говорит. А всё потому, что сам обожает сладкое и никогда не скажет «нет, спасибо».
После
