Александр Гергель
Возвращение на Арвиндж
© Гергель А., 2014
© ООО «Рт-СПб», 2014
© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014
Родился 31 июля 1961 года в Москве, где и живу по сей день. После школы поступил в Московский институт инженеров железнодорожного транспорта. Однако, больше интересовался литературой, искусством, иностранными языками. Доучился до четвертого курса. В армию призван весной 1983 года. Начинал службу в «сержантской учебке» в Московском военном округе. По распределению оказался в 860 Отдельном мотострелковом полку, в Бадахшанской провинции, в долине Бахарака, где дислоцировался в старой крепости неполный батальон полка (1МСБ). Прослужил в батальоне с октября 1983-го по май 1985-го. Был наводчиком-оператором боевой машины пехоты. Закончил службу в звании сержанта, награжден медалью «За Отвагу». После армии работал инженером-конструктором. В 1990-х годах нашел себя в сфере страхования, чем занимаюсь и поныне. Из увлечений, по-прежнему, главное – литература.
– Пошли, – сказал Леха.
Витька поднялся с койки и, не говоря ни слова, направился за ним к выходу из кубрика. Вышли на улицу. Бодро, по-деловому, зашагали вдоль стены по направлению к помещениям снабженцев.
Худощавый паренек, водитель взвода снабжения Джума, уже ждал, прислонившись к стволу алычи. Джума являл собой классический вид дембеля. До белизны отстиранная и аккуратно отглаженная хэбэшка с чуть коротковатой курткой ушита была до невероятности. Кожаный ремень распущен так, что нижний срез бляхи точно совпадал с нижним краем куртки, а сама бляха выгнута ни больше, ни меньше, чем положено по неписаным канонам дембельского катехизиса. Этот идеально исполненный костюм дополняла снежно-белая подшивка, выступающая из-под воротника на пару миллиметров больше, чем предписано в армии, и лихо заломленная в виде шляпы форменная панама.
Леха с Витькой выглядели попроще, на них была обычная зимняя «стекляшка», положенная весенним дембелям до замены. Витька считал особым шармом ходить в этой форме, резко выделявшей их призыв из личного состава роты. Леха придерживался такого же мнения, так что они не стали доставать себе летнее хэбэ, донашивая в эти последние в армии недели полученную осенью одежду. К чему одалживаться у каптерщика или отбирать у молодых положенные им летние хэбэшки и ботинки? К чему напрягаться и делать лишние движения для такой ерунды, когда до дома осталось совсем немного!
Подойдя к Джуме, друзья обменялись с ним рукопожатием. Не говоря ни слова, тот достал из кармана ключи, отпер замок и приглашающе распахнул дверь малого склада. Шагнув внутрь, привычно приподняли мешок из крафт-бумаги, раскатали скрученную горловину, зацепили по горсти сухофруктов, сунули их в карманы и вышли из склада. Пока Джума вешал и запирал замок, Леха с Виктором уже подходили к проему в крепостной стене, через который пролегал путь в машинный парк. Миновали арку, спустились по ступенькам в парк и пошли вдоль ряда хозвзводовских машин, стоящих на приколе вдоль стены Крепости.
– На чем поедем? – спросил Леха. – На ЗИЛке или на «таблетке»?
– На ЗИЛке! – ответил Витька и торопливо добавил: – Чур, сегодня я поведу.
Джума нагнал их уже возле своей машины.
ЗИЛ-131, на котором рядовой Джума был приписан водителем, не двигался с места уже лет пять, с тех пор как полк, заходя из Союза в Бадахшан через горы, оставил в долине Бахарака один батальон. Такими же «гробами» стояло большинство машин взвода снабжения – водовозок, наливников и ЗИЛов-131, а кроме них и зеленый УАЗик с красным крестом – похожий на хлебную буханку санитарный фургон, почему-то называемый в батальоне «таблеткой». Чтобы не просели амортизаторы, под оси автомобилей подвели метровые колоды из толстых бревен. На лобовых стеклах были прилажены таблички «Вода слита». Решив, что таким образом сохранность техники обеспечена, машины оставили в покое и пользовались с тех пор только одним ЗИЛ-131, чтобы перебрасывать боеприпасы и продукты от вертолета на склады, да еще до невозможности гражданским бело-голубым самосвалом ЗИЛ-130 в качестве мусоровозки. Самосвал всегда стоял возле пролома в стене, и наряд по кухне забрасывал в его кузов пустые консервные банки из-под тушенки и сгущенки. Когда кузов наполнялся, кто-нибудь из снабженцев отгонял машину на километр от Крепости в сторону Сарипульского моста и вываливал мусор неподалеку от обочины. Огромная куча консервных банок, отполированных ветрами и песком, грудой золота сверкала у дороги. Первая рота предпочитала выдвигаться в тот район для учебной стрельбы, чтобы использовать банки как мишени. Конечно, трудно разглядеть банку со ста пятидесяти – двухсот метров, но яркое афганское солнце бликовало на золотистой жести, так что зайчики можно было засечь и за километр. Опытный стрелок с первого выстрела заставлял банку подлетать в небо, и молодые бойцы радовались, глядя, как она, вращаясь, описывает красивую дугу, словно взбесившаяся веселая звездочка. Это было хорошим стимулом для молодых научиться метко стрелять.
Потрепанный переходом через четырехтысячные перевалы ЗИЛ-131 Джумы с беспомощно висящими в воздухе колесами был излюбленным местом их вечернего обряда. Витька с ходу впрыгнул на подножку, открыл водительскую дверь и вальяжно плюхнулся на сиденье. Леха с Джумой полезли в кабину с другой стороны. Пока Джума ногтями кромсал небольшую пластинку чарса, Леха достал из кармана пачку «Донских», скрутил фильтр из оторванной от пачки полоски бумаги, выдул на ладонь табак из сигареты и приладил фильтр в бумажную сигаретную гильзу. Джума аккуратно пересыпал на Лехину ладонь накропаленый чарс. Леха быстрым движением убрал лишний табак, перемешал остатки с чарсом и принялся ловко мастырить сигарету. Витька краем глаза наблюдал за сноровистыми движениями друзей, удобно откинувшись на спинку водительского сиденья. Такое священнодействие повторялось изо дня в день в течение уже двух месяцев и давно превратилось в ритуал, согласно которому на этапе подготовки нужно было все делать молча, чтобы оставалось больше слов для разговора после второй затяжки. Остроты и каламбуры в этот момент не котировались.
Аккуратно, чтобы не высыпалось содержимое, Леха закрутил жгутиком кончик сигареты и протянул ее Витьке.
– Взрывай, – за внешне безразличным тоном скрывалось нетерпение.
Джума чиркнул спичкой и привычно пряча огонек, поднес сложенные ладони к Витькиному лицу. Тот быстро прикурил, сделал первую затяжку и короткими вдохами погнал в легкие густой ароматный дым, на несколько секунд задержал дыхание, медленно выпустил его, еще раз коротко затянулся и передал сигарету Джуме. Леха, нахмурив брови, терпеливо ждал своей очереди. Глядя, как с выходящими струйками дыма напряженное лицо Джумы разглаживается и расплывается в счастливой улыбке, Витька почувствовал, что первые тяги зацепили и его. Возникшее около висков легкое давление быстро нарастало, сжало лоб крепким обручем и резко надавило на веки, будто забрало рыцарского шлема упало на глаза, и они сами собой на секунду закрылись. А когда открылись вновь, мир вокруг был совсем другим. Как будто в далеком детстве мама аккуратно сдвинула полупрозрачную мокрую бумажку с переводной картинки – и вместо блеклого, едва различимого сквозь защитную пленку рисунка маленький Витька увидел на покоробленной альбомной страничке кусочек фантастически яркого мира с четко очерченными линиями и удивительными искрящимися красками. Каждый листок на пирамидальных тополях, высившихся напротив лобового стекла кабины, приобрел объем, и игра теней превратила знакомые до мельчайших подробностей кроны в удивительную зеленую страну, полную загадочных сказочных существ. Горные склоны, проглядывающие между деревьями, заиграли сочными оттенками коричневого и фиолетового. Но самым прекрасным на этой картине выглядело закатное солнце. Яркий красный шар катился по прозрачному мягко-голубому небу, приближаясь к западному хребту, и чем ниже, тем больше наливался малиновым. Казалось, он подрагивал и пульсировал от собственного жара.
