Алекс Громов - Жуков. Мастер побед или кровавый палач?

Георгий Жуков – яркий пример превращения выдающегося военачальника в легендарного героя еще при жизни. Он стал народным кумиром. И вряд ли это было заслугой одной лишь пропаганды – ведь во время опалы, дважды постигавшей его, на страницы газет выплескивались многочисленные упреки и обвинения в адрес маршала. Тут и «трофейное дело», и бонапартизм, и неумеренное восхваление себя самого… Однако те самые солдаты, которых он, говоря словами Твардовского, «словом, подписью своей… посылал на смерть», выжив и вернувшись к мирному существованию, упорно продолжали считать именно Жукова спасителем Отечества. Типографские рабочие готовы были трудиться сверхурочно, печатая его не слишком складные и вдобавок урезанные цензурой воспоминания, говоря: «Мы же вместе с Жуковым воевали!» Быть может, именно эта неподдельная всенародная слава не позволила Хрущеву осуществить уже готовое намерение – исключить Жукова из партии и арестовать его.

Жуков не стал генералиссимусом и проиграл многие политические битвы. Он слыл жестоким и грубым полководцем, приказывавшим наступать прямо через минные поля и брать города к советским праздникам, не считаясь с жертвами. Его обвиняли в катастрофическом отступлении Красной армии в первые месяцы войны, попрекали необразованностью и находили множество неточностей в его мемуарах. Но он все равно остался маршалом Победы в умах и сердцах своих современников, их детей и внуков. Применительно к борьбе за власть и влияние в высших сферах послевоенного СССР оказалось, что не всегда историю пишут победители…

В настоящее время Калужская область территориально уже почти пригород Москвы, тем более что после расширения территории столицы они практически граничат. А сто с лишним лет назад деревенька Стрелковщина (сейчас Стрелковка) Угодско-Заводской волости Малоярославецкого уезда Калужской губернии была далекой глубинкой. И вдобавок глубинкой очень бедной – земли вокруг были скудные, земледелие в этих краях себя не оправдывало. Жителям приходилось отправляться «на отхожий промысел» – мужчины уходили в крупные города, становясь там рабочими на заводах и фабриках или мелкими ремесленниками. Женщины тоже не могли позволить себе остаться дома – они подряжались в извоз, доставляли различные грузы и товары из Малоярославца в Угодский Завод или обратно.

Так бы и осталась Стрелковщина одной из бесчисленных и ничем не примечательных деревенек средней полосы, если бы в конце позапрошлого века, а именно 19 ноября (по новому стилю 1 декабря) 1896 года, здесь не появился на свет мальчик, получивший имя Георгий. Родителями его были «деревни Стрелковщины крестьянин Константин Артемьев Жуков и его законная жена Иустина Артемьева». Так гласила запись в метрической книге Никольской церкви села Угодский Завод.

А Угодский Завод название свое получил потому, что там на берегу реки когда-то действительно находился завод, где со времен царя Алексея Михайловича отливали пушки, которые потом испытывали на стрельбище неподалеку. Стрелковщина же появилась как поселение заводских мастеров. Работал завод, как и два других подобных предприятия по соседству, на местном сырье, и примечателен был разве что тем, что здесь собственноручно ковал железо император Петр Великий.

Как гласили публикации в старинном альманахе, «Петр Первый… чувствуя в здравии своем слабость, отправился из Москвы на железные заводы Миллера… на реке Истье, на которой открылись минеральные воды… Император пробыл на сем заводе четыре недели, употреблял сию целительную воду и, кроме ежедневных государственных дел, как видно из писем, писанных с сего завода, определил себе время при варке и ковке железа трудиться, чтобы научиться ковать полосы. В последний день своего там пребывания своеручно 18 пудов железа сковал и каждую полосу клеймом своим означил». Причем суровый государь и свите своей не позволил от дела отлынивать, заставив вельмож «носить уголья, дуть в меха и прочие использовать работы».

Но ко времени рождения Георгия Жукова заводы уже лет сто как были закрыты ввиду нерентабельности – развивать промышленность на Урале оказалось намного выгоднее. Поэтому и перебивались потомки заводчан отхожим промыслом и доставкой бакалеи. Семья Жуковых жила бедно. Отец появлялся дома редко – он, подобно другим, работал в Москве, в сапожной мастерской Вейса, при которой был знаменитый на всю столицу магазин модельной обуви.

А мать будущего полководца занималась извозом, и даже рождение самого младшего сына, как вспоминал Георгий Константинович, не могло заставить ее остаться дома. Новорожденного младенца пришлось поручить заботам старшей дочери и снова отправляться в путь. «Весной, летом и ранней осенью она трудилась на полевых работах, а поздней осенью отправлялась в уездный город Малоярославец за бакалейными товарами и возила их торговцам в Угодский Завод». Так было почти у всех жителей деревни – дома оставались только дети и немощные старики. Но прибыли особой извоз тоже не давал: «За поездку она зарабатывала рубль – рубль двадцать копеек, – писал Жуков в своих воспоминаниях. – Ну какой это был заработок? Если вычесть расходы на корм лошадям, ночлег в городе, питание, ремонт обуви и т. п., то оставалось очень мало. Я думаю, нищие за это время собирали больше… Мы, дети бедняков, видели, как трудно приходится нашим матерям, и горько переживали их слезы. И какая бывала радость, когда из Малоярославца привозили нам по баранке или прянику! Если же удавалось скопить немного денег к Рождеству или Пасхе на пироги с начинкой, тогда нашим восторгам не было границ».

Когда наступило время Георгию идти в школу, он получил от матери не ранец, как мечталось, а простую холщовую сумку. Мальчик расстроился и заявил, что в таком виде на учебу не пойдет – это же нищенская сума, стыдно!.. Мать ответила: «Когда мы с отцом заработаем деньги, обязательно купим тебе ранец, а пока ходи с сумкой».

Вообще дети в деревне с самых ранних лет как могли помогали родителям. Семи лет от роду Георгий вместе со сверстниками отправился наравне со взрослыми работать на заготовке сена: «Работал я с большим старанием, и мне было приятно слышать похвалу старших. Но, кажется, перестарался: на ладонях быстро появились мозоли. Мне было стыдно в этом признаться, и я терпел до последней возможности. Наконец мозоли прорвались, и я уже не мог больше грести». Но мозоли зажили и вскоре Георгий снова работал наравне с остальными. А когда кончился сенокос, Устинья Артемьевна сказала: «Пора, сынок, учиться жать. Я тебе купила в городе новенький серп. Завтра утром пойдем жать рожь». Во время своей первой жатвы Георгий сильно порезал мизинец, шрам остался на всю жизнь.