Герман Нагаев - Конструктор Шпагин

Герой Социалистического Труда Георгий Семенович Шпагин

— Давай, давай, забирай левее… Подтянись! — кричал грузный фельдфебель.

Пыля огромными сапогами, он взбежал на бугорок и, топорща усы, гаркнул:

— Эй ты, лапоть, куда потащился?.. Вороти назад!

Тощий парнишка, согнувшийся под тяжестью сундука и гармони, свесив лохматую голову и не глядя вперед, устало шагал по проселку. Выругавшись, фельдфебель догнал его и с размаху ударил в ухо:

— Иди в ворота, раззява!..

Паренек пошатнулся, засеменил по кругу, но все-таки удержался на ногах.

— Я те научу, подлец, слушать команду, — захрипел фельдфебель. — Марш в ворота!

Паренек сплюнул и, сердито бормотнув что-то, присоединился к толпе.

Новобранцев загнали во двор, обнесенный забором. Побросав сундуки, мешки, баулы, они сразу же кинулись к колодцу. Напившись из деревянной тяжелой бадьи, расселись на пыльной траве — кто покурить, кто переобуться.

— Эх, соснуть бы теперь с устатку!

— Оно бы и перекусить не мешало…

— Хоть бы докурить дали — и то спасибо!..

На крыльцо дома воинского начальника вышел окруженный офицерами седоусый полковник.

— Ссстрой-ся! — закричали в несколько глоток унтеры.

Новобранцы вскочили, начали поднимать мешки, прилаживать сундуки.

— От-ста-вить! — врезаясь в толпу, заревел фельдфебель. — Не слышали команды, сукины дети?! Вещи оставить, сами за мной!

Рекрутов построили в две шеренги перед крыльцом. Они стояли пыльные и потные, в старомодных картузах, в треухах, а иные и вовсе с непокрытой головой; кто в армяке, кто в пиджаке, кто в пестрядинной рубахе; лишь некоторые в сапогах, а большинство в опорках да лаптях. Одни — совсем юноши, только пробиваются усы, другие — уже служившие, заросли бородами и выглядят, как деды.

Полковник осмотрел строй, поморщился и, ничего не сказав, направился в дом… Скоро туда же начали выкликать призванных.

День стоял тихий. Небо было подернуто легкой дымкой, Пекло.

Расстегнув пропотевшую рубаху, лохматый паренек уселся в тени под рябиной, задремал.

— Ишь, совсем разморило парня, — сказал щупленький рыжеусый рекрут, с морщинистым лицом.

— Жидковат, видать, для войны, — бросил здоровенный детина.

— Не гордись, паря, она и тебя обломает. Я вон японскую оттопал, а не скажу, что мне дюже сладко, — заметил пожилой крестьянин.

Он вынул из мешка старый солдатский котелок, сходил к колодцу за водой и, подойдя к пареньку, вылил ему на голову. Тот сразу пришел в себя, вытер подолом рубахи лицо и с благодарностью посмотрел на односельчанина.

— Что, очухался?

— Спасибо, Антип Савельич, а то башку разламывало.

— Теперь ничего?

— Ишо в правом ухе звенит.

Антип усмехнулся в усы:

— То-то, будешь помнить фельдфебеля. Первое крещение прошел.

Новобранцы громко захохотали.

— Тише, лешие! Кого-то выкликают.

— Шпагин! — кричал писарь с крыльца.

— Тебя, Егорка, беги! — толкнул Антип. — Да не бойся шибко-то — я так думаю, что тебя забракуют.

Егорка вскочил, побежал к крыльцу.

— Антиресно, по какой-такой статье забракуют? — полюбопытствовал другой бывалый солдат.

— У него большой палец не тае…

— У меня шурин вовсе без глаза — и то взяли… чай три года воюем…

— Мало ли что… у каждого своя планида.

— Шу-хов, на комис-сию! — разнеслось по двору.

— Это меня, робята, — сказал Антип, — присмотрите тут за мешком да за Егоркиной гармонью.

— Ладно, не тревожься, все будет в целости…

В просторной комнате за зеленым столом сидело начальство. Тут же несколько человек в белых халатах осматривали голых новобранцев. Егорка оробел, попятился.

— Куда ты? — прикрикнул на него лысый толстяк в халате. — А ну, разоблачайся, да побыстрей!

Егор стал снимать рубаху, косясь на лысого. В это время вошел Антип.

— Чего жмешься, Егорка, тут баб нет. — Он быстро, по-солдатски разделся. Егор, последовав его примеру, стыдливо подошел к лысому.

— Ну что, руки-ноги целы, вояка?

— Палец у него не тае, господин фельдшер.

— Показывай! Так… не владает, значит?.. Мм-да… Похоже, тебя не возьмут, парень.

Егора подвели к большому столу, за которым сидели трое военных. Просмотрев бумаги, один из них, в белом кителе, блеснул стеклышками пенсне в сторону Егора и прошипел сквозь зубы:

— Годен!

— Господин доктор, у него большой палец не владает… — начал было фельдшер.

— Годен! — громко повторил штабс-капитан, надменно взглянув на фельдшера.

— Одевайся! — скомандовал Егору какой-то военный.

— Да я же по инструкции не подхожу, у меня палец…

— Молчи, болван, доктор лучше знает…

Вечером, после бани, остриженный наголо, одетый в солдатское, Егор выпросил у кого-то в казарме зеркальце и, глянув, не узнал себя. Он трогал ладонью шершавую голову и недовольно поводил бровями.

— Что, не узнаешь свою личность? — с улыбкой спросил Антип, обнимая его за плечи. — Не тужи, поначалу-то завсегда так. А потом ничего… свыкнешься…

Антип отошел шага на три, окинул быстрым взглядом Егора.

— Ну ж и обрядили тебя, ядрена-лапоть, хоть сейчас на огород — ворон пугать. Никак пятый нумер на тебя напялили?

— Какое дали. Мерку никто не сымал.

— Если б глянула на тебя теперь Дуняшка — прощай любовь!

— Хватит, Антип Савельич, и так тошно.

— Да ведь я шутя, Егорка… На меня глянь — тоже, как елка без веток. Зато на солдат стали похожи. На то — служба!

Егор, ничего не ответив, ушел в угол, сел на топчан.

Только теперь он понял, что прежней жизни пришел конец. Не сегодня-завтра могут послать на фронт, а там, может быть, и — прощай белый свет…

Егору вспомнилась родная деревня, затерявшаяся среди полей и лесов. Отцовский домик с резными наличниками у окон, с рябинами у плетня. Вспомнилась тропинка во ржи, где последний раз гуляли с Дуняшкой. Вспомнилась и она, веселая, кареглазая. «Эх! — вздохнул Егор, — даже и попрощаться-то как следует не довелось…»

Егора и Антипа определили в запасный батальон. Утром, чуть свет, выгоняли за город на большую поляну: обучали шагистике, воинским уставам, отданию чести. Так как на весь батальон оказалось всего две винтовки, стрелковым приемам обучали с палками.

Антип, прошедший японскую войну, был явно недоволен.

— Ну, паря, с таким снаряжением нас могут научить лишь, как улепетывать от ерманца.