— Ты сам что, тоже под «чемодан» попадал?
— А как же! Я в окопе сидел. Стреляли. Вдруг ж-ж-жжж — летит! Я голову-то нагнул, а руку не успел от приклада отдернуть, так ее будто топором — тюк, и готово!..
— А у нас, стало быть, нет таких «чемоданов»?
— И, где там, — раненый махнул здоровой рукой, — винтовок-то не на всех хватает. Целые дивизии в резерве стоят. Так и воюем. Мы их пульками да матюгом, а они нас «чемоданами». Ну да сами скоро увидите…
После встречи с ранеными из состава дезертировали еще несколько человек. Вагоны закрыли наглухо и до самого фронта солдат везли как арестантов.
Шпагин лежал на нарах и думал. Мысли были самые невеселые. Грызла тоска по дому, по родным… Вспоминалось пережитое, особенно детство. Картины минувшего представлялись так живо, словно все это было на днях.
На двенадцатом году жизни, когда Егор кончил приходское училище, отец Семен Венедиктович, которого в деревне звали «Веденеич», просмотрел похвальный лист и, бережно свернув его в трубочку, положил за икону.
— Ну, Егорша, молодцом! Кончил науки, теперь будем о делах думать…
Осенью, когда отмолотились, отец купил Егору новые лапти и объявил, что возьмет его в город на заработки. Матери было велено отрезать ему холста на портянки и дать теплые носки. Мать, хотя и ожидала этого известия со дня на день, все же растерялась: на лицо пала бледность, губы задрожали, из глаз покатились неудержимые слезы.
— Что ты, Веденеич, — запричитала она дрогнувшим голосом, — какой из него работник, ведь всего двенадцатый годок!..
— Ничего, ничего, мать, я меньше его в люди пошел, — пробасил отец, — небось не пропадет, со мной будет.
Егору давно хотелось увидеть город, и он поддакнул отцу;
— Я уж не маленький, маманя, на молотьбе целый уповод снопы подавал.
— То — то и оно… подрос парень — и нечего баклуши бить… а дома и без него пятеро ртов…
Мать притихла, ушла в горницу и там молча плакала, уткнув лицо в платок. Когда отлегло от сердца, засуетилась, стала готовить в дорогу харчи, штопать одежонку, сушить сухари…
Уложив в повозку немудреный инструмент, старенький войлок с лоскутным одеялом, мешок с сухарями и узелок с едой, по первому санному пути отец с товарищами и Егоркой выехали в город. Четверо односельчан отправились туда еще по теплу и поступили в плотницкую артель, работавшую по подряду на строительстве завода. Они-то и дали знать Семену Венедиктовичу, что работы довольно и чтобы он с товарищами поспешал, а то как бы подрядчик не нанял других.
Семен Венедиктович считался плотником первой руки. Дюжий, неторопливый в движениях, с рыжеватой окладистой бородой, он выглядел степенным, был спор на руку и сообразителен в деле. Срубы ли рубить, косяки ли ставить, рамы ли вязать — ловчее его не найти! Быть бы Семену артельным, да не позволяла нога: он был хром, несподручен ходить по лесам.
— Если бы не нога, разве лазил бы я по стропилам! — не раз говаривал он, сокрушенно вздыхая. — Нога мне, как шлагбаум, дорогу перекрыла…
Деревенские старики помнили Семена лихим парнем: первым потешником на гулянках, неутомимым плясуном. Когда забрили лоб, Семен и тогда не пал духом. Его за лихость определили в уланы, и он сделался бравым кавалеристом. Но однажды в лагерях ему дали чужую норовистую лошадь. На учении лошадь испугалась выскочившего из кустов зайца, шарахнулась в овраг и выбросила Семена из седла. Он сломал ногу. Нога срослась неудачно, и Семен остался хромым.
Со службы он вернулся другим человеком. От былой лихости не осталось и следа. Хромота словно узду накинула на его стремления и мечты. «Нет уж, теперь баста, — сказал он сам себе, — должно, на веку написано — ходить в плотниках». Решив так, Семен не долго печалился. Он обзавелся семьей, стал крестьянствовать, а с осени колесить с плотницкой артелью по многим городам необъятной Руси.
Малоземелье и недороды испокон веку давили владимирского мужика. С незапамятных времен владимирские крестьяне приучались к ремеслу, чтобы не пойти с сумой. Которые потолковей, шли в богомазы — украшали «святые храмы». Эта профессия считалась наиболее выгодной и заманчивой, и, несмотря на презрительную кличку «владимирские богомазы», в иконописцы стремились многие. Но давалось это дело далеко не всякому. Иконописанием промышляли больше палешане да мстерцы, другие шли в плотники, печники, каменотесы. Исстари повелось в этих местах сызмальства обучать сыновей ремеслу. И Семен Шпагин повел сына по той же исхоженной дорожке…
Они приехали в город уже затемно. С трудом разыскали на постройке около штабелей с лесом занесенную; снегом землянку, где разместилась плотницкая артель. Землянка оказалась довольно просторной и сухой. От раскаленной плиты тянуло теплом, пахло горячими щами. Навстречу вошедшим из-за стола, стоявшего посредине, поднялся небольшой бойкий старичок с козлиной бородкой и хитроватым взглядом.
— Добро пожаловать, почтенные! — приветствовал он. — А уж мы, было, депешу посылать собирались, ждамши-пождамши… Ну, располагайтесь тут на нарах, будьте как дома.
— Благодарствуем! — сказал Семен, крестясь и снимая тулуп. Остальные последовали его примеру, потом сложили вещи, подсунули под нары инструмент, помыли руки в углу у рукомойника и сели за стол к большому артельному чайнику.
— А что, оголец-то проводить приехал али тоже плотничать надумал? — хитровато прищурясь, спросил артельный.
— Думаю к рукомеслу приучать, — ответил Семен.
— Ну-к что ж… его пока к Дарье в помощники поставим, — указал артельный на стряпуху, возившуюся у плиты, — будет щепу собирать.
— Самое его дело! — ответил голос с нар.
— Я согласен! — бойко отозвался Егор.
— Ишь, расторопный малый… А как звать-то тебя? — спросил артельный.
— Егоркой!
— Вона! Выходит, тезки мы с тобой… Я тоже Егорий.
— Теперь два святителя у нас будут, — усмехнулась стряпуха.
— На тебя, Дарья, хоть десять поставь, ты все равно грешить не бросишь.
— Аль позавидовал, угодничек? — огрызнулась Дарья, состроив рожу бородачу на нарах.
— Будя вам! — примиряюще сказал артельный.
— Ну ты, Егорий младший, — позвала Дарья, — пойдем, что ли, за щепками.
Егор выскочил из-за стола и, накинув шубейку, вопросительно взглянул на отца.
— Иди, иди, привыкай! — сказал отец. — Я тоже с этого начинал.
Егор быстро освоился с обязанностями помощника стряпухи. С утра принявшись за дело, он до полудня успевал запасти щепок столько, что не сжечь до ночи, и после обеда уходил к отцу: присматривался, кое в чем помогал. Он легко усвоил названия незнакомых инструментов, знал, для чего и как их применять. Присматриваясь к мастерам, приобрел кое-какие навыки и решил сам попробовать плотничать. Как-то набрав горбылей, которые не шли в дело, он потихоньку перетаскал их к землянке. Где-то раздобыл несколько стояков и принялся за дело, задумав сколотить сарай для щепок.
