С 3-го марта по 20-е апреля
По возвращении генерал-адъютанта К. П. фон Кауфмана в Ташкент, в феврале месяце 1873 года, я был отчислен от командования 10 м Туркестанским линейным батальоном и назначен в распоряжение командующего войсками Туркестанского округа, почему и выступил в поход, вместе, с главною квартирою, 3-го марта, из Ташкента, где, генерал Кауфман оставался ещё на несколько дней.
Войска, назначенные в поход из Ташкента, выступали по эшелонно в составе четырех колонн, начиная с 1-го марта и на реке Клы, близ Джизака, должны были соединиться и ожидать прибытия главного начальника округа, который принял уже звание командующего войсками, действующими против Хивы[1].
По прибытии командующего войсками на р. Клы, 11-го марта, погода стояла очень тёплая, но 12-го числа утром сделалось пасмурно, начал кропить маленький дождь, потом усилился и стал лить день и ночь при порывистом холодном ветре.
В ночь, с 12-го на 13-е марта, меня потребовал к себе начальник полевого штаба и объявил мне приказание командующего войсками принять начальство над первым эшелоном, с которым и выступить в пять часов утра к урочищу Нурек, в [380] расстоянии вёрст 30 или 35 от позиции на р. Клы. Остальные эшелоны должны были следовать за мною один за другим, в расстоянии одного перехода; при втором эшелоне, следовали: вся главная квартира, командующий войсками, Князь Евгений Максимилианович Лейхтенбергский и начальник отряда генерал майор Головачев.
В состав эшелона, находившегося под моим начальством, вошли: одна рота туркестанских сапёров, две стрелковые роты 1-го Туркестанского стрелкового батальона, четыре орудия конной батареи подполковника Перелыгина, один ракетный дивизион, одна сотня уральских казаков и 635 верблюдов, составлявших обоз первого эшелона. При эшелоне назначен состоять генерального штаба подполковник барон Аминов. Кроме того, в распоряжение моё поступило восемь джигитов или проводников туземцев.
Получив словесное приказание от начальника полевого штаба поздно вечером, в тёмную ночь, когда дождь продолжал моросить, и имея в виду выступить в пять часов утра, я крайне был затруднён отданием приказаний в части, которые мне вовсе не были известны и к тому же, не имея ни канцелярии, ни адъютанта, я вынужден был своеручно написать приказ по первому эшелону о назначении меня начальником, о сборном пункте всех частей и о выступлении эшелона в пять часов утра. Моё затруднение усугубилось ещё более тем, что, не имея при себе ни ординарца, ни казаков, я должен был, в дождливую и тёмную ночь, по несколько раз ходить к начальнику штаба, за получением необходимых, по моему назначению, инструкций и прочих бумаг; отыскивать начальников частей, вошедших в состав начальствующего мною эшелона и, таким образом, измокший и усталый, я почти до рассвета провёл ночь в распоряжениях.
По моему приказанию, в четыре часа утра, 13-го марта, стали вьючить 635 верблюдов, составлявших обоз. Дождь не переставал моросить, что крайне затрудняло навьючивание, тем более, что люди наши не были привычны к такого рода обозу, а из туземных жителей назначено было по одному лаучу на каждые семь верблюдов.
Предстоявший нам поход отмечен был небывалою особенностью, именно той, что войскам, следовавшим в Хиву, отстоящую на тысячу вёрст, по голодным, безводным и песчаным степям, не имеющим ни малейших следов дорог, пришлось иметь с собою запасы всякого довольствия до самой Хивы, как для себя, так и для животных в провианте, фураже, и проч.; необходимо [381] было даже иметь воду для безводных переходов, быть может, простирающихся до ста вёрст.
Не взирая на дурную погоду, на дождь, слякоть и сильный, холодный ветер, командующий войсками генерал-адъютант фон-Кауфман, был уже на ногах в четыре часа утра и обходил спящий лагерь, а поднявшиеся части первого эшелона торопил к поспешной вьючке и выступлению. К пяти часам верблюды начали вытягиваться к сборному месту, а сапёрная рота, две стрелковых роты, конные дивизионы, артилерийский и ракетный, и уральская сотня выстроились на своих местах. Командующий войсками, поздоровавшись с людьми, приказал мне трогаться в путь. Я отвёл отряд от сборного места ещё версты на полторы, остановил его, построил верблюдов в несколько линий, вызвал авангард, ариергард и боковые охраны; попросил к себе гг. начальников частей и всех офицеров, познакомился с ними, поздоровался с нижними чинами и мы, осенив себя крёстным знамением, тронулись с места около 6 1/2 часов утра и начали углубляться в необозримое степное пространство.
Погода была самая мрачная. Небо, по всему необозримому пространству, было покрыто густыми облаками, дождь обратился в ливень и ветер подул до того холодный, что мы, для согревания себя, слезали с лошадей и, идя пешком, мяли глинистую землю, которая огромными комами прилеплялась к сапогам. Расположение духа невольно принимало мрачный оттенок, 13-е число, день выступления, беспрестанно вертелось в мыслях…
Не предполагая делать этого похода а ещё менее получить какую либо часть войск другой области под моё начальство, так как я сам служил в семиреченских войсках, я, кроме, запаса чая, сахара и двух пудов сухарей для чая, ничего не имел с собою, тем более, что, состоя при главной квартире, я, в числе прочих, до сих пор всегда обедал у командующего войсками. Теперь, неожиданно отделившись от главной квартиры, я должен был подумать о себе, почему и обратился к сапёрным офицерам, в числе которых у меня были знакомые, прося их принять меня в свою артель. Я был радушно принят сапёрами и никогда не забуду тех любезных отношений, в которых я находился к этому замечательному своею порядочностью обществу офицеров.
В холодную погоду люди идут скоро; пройдя более половины пути, я полагал сделать привал, но проливной дождь, глинистая слякоть и необыкновенный холод гнали нас вперёд. [382] Приостановившись, и пропустив мимо себя отряд, равно и большую часть верблюдов, я почувствовал ощущение, похожее на замерзание; поводья вываливались из рук, ноги коченели… Я поскорее догнал передних, соскочил с лошади и пошёл в числе прочих, все офицеры были спешены, и тут я увидел, до какой степени все, и люди и животные, дрожа от холода, спешили впереди… Но, куда мы спешили?. Все знали, что, кроме нескончаемой и бурной степи, на месте ночлега нет ничего. Тем не менее, отряд шёл весьма скоро, особенно, когда подполковник барон Аминов сообщил, что остаётся только около трёх вёрст до ночлега, и что на ночлеге мы найдём заготовленный хворост, привезённые дрова для варки пищи и степную, идущую на топливо, траву. Услыхав, это, люди заторопились ещё более. Но, как нарочно, вдруг завернул сильнейший буран. Небо разразилось снегом и, вслед затем, градом… вихрь обхватил всю степь и произвёл какой-то хаос в атмосфере… Окоченелые, мы бежали к видневшимся вблизи огонькам, то было место ночлега, где передовые казаки развели огонь. Отряд захватил весь горючий материал, заготовленный для всех четырех эшелонов, люди зажгли такие костры, каких, я полагаю, в этих местах, с покон века, видано не было. Наша одежда, с утра смоченная дождём, до такой степени была охвачена морозом, что все наши пальто, до другого дня, стоймя стояли на земле, представляя картину какого-то безголового строя… Верблюдов я потерял порядочное число, а тюки, когда на другой день были подобраны, оказались совершенно обледенелыми, верёвки пришлось перерубать топорами.
