Симметрии в несимметричной вселенной Андрея Сахарова
Почему я занялся биографией Андрея Дмитриевича Сахарова? Почему Российская Академия наук не поддержала это мое намерение? И почему поддержал заокеанский Институт истории науки и техники?
Не очень я понимаю все “почему”, из-за которых в 1993 году оказался в небольшом американском городе Бруклайне, что входит в Большой Бостон. Зато совершенно ясно, почему, спустя три года, я попал в кабинет директора Бруклайнской школы. Дело в том, что помимо влечения к истории науки судьба наградила меня еще и сыном, который настолько освоился в школе, что на перемене подрался с одноклассником.
Разбирательство директор школы проводил на моих глазах. И очень мне понравилось, как он это делал, — с конституционной твердостью и с уважением к достоинству 13-летней личности. Поэтому когда, после разбирательства, директор спросил меня, не могу ли я рассказать семиклассникам о своих биографических исследованиях, я почти сразу согласился.
Эта идея, думаю, неслучайно посетила директора школы, откуда-то узнавшего, что родитель его семиклассника пишет книгу о знаменитом гуманитарном физике. Биографией в этой школе занимались всерьез. Каждому семикласснику предоставили выбрать — по своему вкусу — личность, чем-нибудь замечательную, — хоть Архимеда, хоть Мэрэлин Монро. Надо было собрать в библиотеке сведения, написать биографию, подобрать иллюстрации, и, наконец, на итоговом смотре в школьном зале перевоплотиться в избранную замечательную личность. Вместе с другими родителями я побывал на этом перевоплощении. Побеседовал там с Эйнштейном, Пикассо, с каким-то знаменитым (хоть и неизвестным мне) футболистом. А другие родители беседовали с моим сыном, перевоплотившимся в Леонардо да Винчи, и он им объяснял свою Джоконду и свои научные изобретения.
Получив нежданное домашнее задание, я начал думать, как рассказать американскому семикласснику о физике, который изобретал водородную бомбу, разгадывал загадки Вселенной, защищал свободу мысли и отстаивал права человека. И все это в стране, которую аршином общим не измерить.
Через несколько недель, в том же самом школьном зале, те же самые семиклассники уютно расселись прямо на полу и устремили свои пытливые глаза на пришельца. Накануне каждый из них получил по листочку, в котором его спросили, знает ли он:
что во время второй мировой войны советские и американские солдаты воевали с общим врагом — фашизмом;
но что спустя полтора десятилетия советские термоядерные ракеты были нацелены на американские города, а американские ракеты — на Россию;
что советское термоядерное оружие придумал молодой физик Андрей Сахаров, и за это был щедро награжден советским правительством;
что осознав зловредное воздействие атмосферных ядерных испытаний на здоровье человечества, он способствовал запрету таких испытаний;
а поняв, что несвобода вредоносна для судеб человечества, начал отстаивать права человека как основу надежного мира между народами;
что его усилия Нобелевский комитет наградил премией мира, а советское правительство — высылкой в полузакрытый город Горький;
что физика Сахарова больше всего интересовало, как устроена Вселенная;
и — семиклассникам на десерт — что Андрей Сахаров начал учиться в школе именно с седьмого класса, а до того учился дома.
Из рукописного наследия Андрея Сахарова
Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, и чтобы помочь 13-летним американцам понять русского физика-гуманиста, я захватил с собой две его маленькие рукописи. Я надеялся, что они помогут связать невероятные повороты Сахаровской биографии, как связаны симметрия и асимметрия.
Первой я показал рукопись, написанную частично на интернациональном языке арифметики
Как только картинка появилась на экране, темнокожая отличница из первого ряда деликатно подсказала мне, что прозрачку я положил не той стороной.
Тогда я предъявил второй автограф, уже без арифметики:
и объяснил, что Сахаров умел писать не только одной рукой в зеркальном изображении, но и обеими руками одновременно в разные стороны. А Лидия Корнеевна Чуковская, которой он демонстрировал свое умение и которая сберегла эти автографы, видно, так не умела. Если бы она была право-леворукой как Сахаров и если бы они оба писали по-английски, я бы мог показать моим слушателям более понятную бабочку:
Труднее было объяснить по-английски, как защита униженных и оскорбленных связала этих людей с разными жизненными призваниями: у одного — физика, у другой — лирика. А что они не замыкались в своих мирах, ясно из приведенных картинок.
Эти же картинки помогли мне рассказать семиклассникам о симметриях и несимметриях того мира, в котором Андрею Сахарову довелось жить.
Вот этот рассказ вкратце.
В первые американские месяцы меня поразило обилие людей, пишущих левой рукой. За сорок пять лет предыдущей — российской — жизни ничего подобного я не видел. Разумеется, я знал, что такие люди есть, и конечно же читал лесковского “Левшу”, но почему-то в повседневной жизни их не встречал, и даже как-то связывал печальную судьбу Левши с его врожденной особенностью.
Врожденной или нет, пусть скажут биологи, но куда это леворукое меньшинство девается в России?! Неужели и это меньшинство подавленно большинством? Не обязательно в исправительно-трудовом лагере, — достаточно средней исправительной школы.
Сахарову повезло, что он относился к еще более редкому меньшинству обоюдоруких и потому был не столь уязвим для подавляющего большинства праворуких. Но что, если бы его родители не обеспечили ему домашнее образование до 7-го класса, а сразу отдали бы его на перевоспитание в советскую школу? А там — по Маяковскому — скомандовали бы: “Кто там пишет левой?! Правой! Правой! Правой!”
По мнению самого Андрея Сахарова, долгое домашнее обучение усилило его “неконтактность, от которой [он] страдал потом и в школе, и в университете, да и вообще почти всю жизнь”. Кто знает, ранние тесные контакты с советской жизнью могли и подорвать чувство собственного достоинства этого мягкого человека с твердыми моральными устоями, могли подорвать его способность быть в меньшинстве.
