Я открыл, и она увидела там моих чудесных рыбок. На ее лице появилось искреннее удивление. Я подумал, что в ее голове закрутились мысли, что перед ней стоит или полный идиот, или обыкновенный хитрец. Из десятка тысяч «изменников Родины» вряд ли кто был способен на такую глупость – везти с собой рыбок. Видимо, о состоянии зоомагазинов на Западе она знала лучше меня. Взяв ножницы, она приготовилась разрезать их животы, наверно, надеясь найти там заветные камушки. В этот момент я, не сдержав себя, закричал:
– Не делайте этого, ведь вы можете пропустить аквариум через рентген!
После минуты молчания она отложила ножницы, и аквариум проехал через рентген, который, к ее удивлению, показал, что у рыбок в животе ничего е было, кроме переваренных водорослей.
Кончилась война. Феникс, возрожденный из пепла. Мама моей жены – Елена Алексеевна Орлова. За спиной путь от Москвы до Вены. Женщина, защитившая Родину! Прочь – военную одежду!
Как я потом узнал, из-за этой процедуры вылет самолета задержали на 20 минут. Затем таможенница велела поставить наши два чемодана и сумку на стол. И здесь со мной приключилось такое, о чем я буду помнить всю оставшуюся жизнь. Она деловито стала доставать все, что там лежало и наткнулась на ордена и медали и военные фото матери моей жены. Бесцеремонно отложила их в сторону, заявив, что эти секретные вещи за границу вывозить нельзя. Затем она добралась до тещиной урны с ее прахом и, грозно поглядев на меня, сказала: «А что это у вас такое? Да еще зацементированное?»
Я объяснил, в чем дело. «Знаем вас, изменников, жидов, всю родину обокрали, а теперь хотите сладко пожить за чужой счет. Бриллианты, наверное, везешь». Я побледнел от такого хамского заявления. Затем она расстелила на столе грязную газету, ударила молотком по урне и высыпала прах Святой женщины – защитницы Родины – на ее мятую поверхность. Потом деревянной лопаткой стала перемешивать пепел. Чем дольше она возилась, тем больше ее несимпатичное лицо искажалось недовольством. «Забирайте», – сказала она, ничего не найдя. «А куда забирать?» «А куда хотите». Я собрал пепел в газету и завернул в виде кулька. Комментировать я ничего не стал. Я был в ужасе. И от бессилия так сжал кулаки, что пальцы хрустнули и побелели. Затем шагнул за дверь и увидел самолет, который должен был увезти нас на Свободу.
К самолету я не мог пойти, так как не было моей жены. По задуманному сценарию ее долго держали на пропускном пункте вместе с сыном, то смотря на нее, то на визу, то на нее, то на визу. Помотав нервы бедной испуганной женщине, ее отпустили. Но задержали на таможне, отобрав крошечное колечко с бриллиантиком, которое мы купили при продаже вещей и мебели[11]. Моя мама каким-то чудом забрала его у таможенницы и только через несколько лет смогла передать нам.
Все закончилось, и трое свободных людей зашагали к самолету. В самолет – первый самолет в нашей жизни!!! Мы сели чуть дыша. Обстановка внутри самолета была совсем другой, чем на таможне. Приветливые стюардессы, приветливый экипаж. Длинный салон примерно на 120 человек. Уютные спинки кресел располагали к отдыху. Я сел и мысленно оказался в зале ожидания. Я был заядлый рыбак и часто, сидя на берегу озера, представлял себе бесчисленные трагедии, которые происходили под зеркалом воды. То тут, то там раздавался плеск, и тихая вода шла волнами. Это крупная щука схватила поперек окуня или карася. Затем все затихало, и устанавливалась зеркальная гладь и тишина.
То же самое происходило с кучками людей в зале. Никто не замечал те сотни трагедий, которых вроде бы и не было там. Мать провожала сына или дочь – навсегда. Или дети провожали мать, которая не могла на старости лет получить нужную медицинскую помощь. Всякое случалось. И я подумал, что это за система, которая великую русскую нацию превратила в рабов. Какая страшная сила заключена в этом коммунизме. Но и он начал сдаваться. Раз не расстреливал как раньше и не так уже мучил людей. Вскоре эти мрачные мысли прошли. Пилот объявил маршрут, время полета. «Застегните ремни, сейчас будет взлет», – раздался приятный голос стюардессы.
Все пристегнули ремни. Но я и не заметил взлета, хотя турбины заревели и самолет качнулся. Его вели мастера своего дела – это были асы. В самолете, кроме эмигрантов, было много людей разных национальностей. Американцы, немцы, французы, шведы. Чудеса – я, Рита, сын Жорик и Моня могли свободно к ним подойти и пообщаться жестами. И никто за нами не следил. Рабская зависимость от КГБ исчезла, и ее заняло чувство Свободы.
Исчез страх перед КГБ. Я вспомнил об одном случае, который случился со мной в 1976 году. Однажды в центре Москвы я встретил женщину, которая заблудилась и не могла найти свой отель. Она мне протянула карточку отеля и спросила, как туда пройти. Она оказалась американкой русского происхождения, почти забывшая русский язык. Я взял ее под руку и проводил до отеля. Она попросила проводить ее до номера, что я и сделал. Поблагодарив меня, она подарила мне авторучку. Когда я вышел из отеля, то тут же был схвачен и доставлен в отделение милиции. Три часа гебист допрашивал меня, почему и отчего я познакомился с американкой и оказался в отеле. Перед тем, как отпустить, мне сказали, что следующее знакомство с иностранцами будет в Сибири и что за мной теперь будут следить. Вот так-то!
– Рита, доставай все, что есть, – еле расслышал я собственный голос.
На откладных столиках моментально появился шикарный закусон: колбаска, две бутылки коньяка, бутылка водки, бутылка шампанского, помидоры, хлеб, буженина – все, что мы по совету Мони взяли с собой для продажи в Австрии и для еды. Мы ведь даже не знали, что в самолете кормят. У иностранцев на лице появилась мина удивления при виде моментально появившегося пиршества. Так как мы владели «всеми языками», на которых говорили иностранцы, то молча жестом намекнули, кто хочет – может присоединиться к нам. Я по наивности думал, что иностранца за русское питие пригласить непросто, больно чопорными они казались. Но я крепко ошибся. Оказалось, что иностранец выпить не дурак, и первый хлопок из первой бутылки шампанского подействовал на них, как красная тряпка на быка в корриде.
Они знали, что в самолете много убегающих из страны евреев, и были искренне рады, что люди вырвались на свободу. «На здровье! На здровье!», – кричали они, всячески высказывая свою радость. Не прошло и часа, как мы коньячок и шампанское полирнули водкой, вермутом и прочим. Более солидные евреи к нам не присоединились. Ох, лучше бы они не разворачивали своих кур с чесноком в салоне. Гульба пошла. Я в шутку подумал, что если бы технари забыли налить в крылья полный объем керосина, то на винно-водочном-коньячном перегаре наш чудесный самолет все равно лихо бы долетел до Вены. И, наверное, обратно до Москвы.
«Вы пересекли границу СССР», – прозвучал голос пилота. В душе у многих возникла грусть, потом сменившаяся облегчением. Я сорок два года прожил в СССР. Что я имел? Да ничего. Что мог иметь инженер и учитель при мизерных зарплатах и ворах, искусственно создавших дефицит. Что мог иметь честный человек? «Блоху в кармане, да вошь на аркане». И это была горькая правда. Когда объявили о пересечении границы, глаза у моей семьи были сухими, никто не собирался плакать. Время пролетело незаметно. На аэродром в Вене пилоты посадили самолет так же плавно, как и подняли. Будьте здоровы, дорогие пилоты, и чистого вам неба.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Кубовая – маленькое помещение для подогрева воды.
Рафинад – сахар большим куском. Колотый.
«Турманы» – порода голубей.
Панельные – дешевые дома, построенные при Хрущеве – 1957–1964.
Хрущевки – дома, построенные при Хрущеве.
поговорка
Дом КГБ на Лубянке в Москве.
ОВИР – аббревиатура от Отдел виз и регистрации (иностранцев) – организация, существовавшая в СССР.
Дудинцев – из книги.
Палех – деревня, где изготовляют знаменитые шкатулки.
Колечко было куплено после продажи всех вещей, оставшихся после смерти мамы моей жены – на память о ней.
