Послал Вере 170 + 15. Лазил на «Крестовую», откуда любовался прекрасным видом. Вечером смотрел отвратную картину «Опасный рейс» – 350. Желудок почти в норме, но сижу на диете.
23 сентября 1952 г.
Последний день на «Таити». Купался (28, 29). Прощался после обеда с морем. Получил письмо от Галюшки. Вечером много пел, чем надоел слушателям. Кто знает?
29 сентября 1952 г.
[В Москве]. Утром на вокзале; билет – 39, потом получил в У. по О.А.П. – 600 рублей. Отправился с Ириной [жена брата Евгения] в «Баку» – смачно пообедали и выпили. Ирина пьет, как лошадь. Истратил 91 р. На ублажение Женьки – 39 р. Днем, ожидая денег, зашел в Третьяковку.
Большое впечатление произвели портреты XVIII века – потрясающее мастерство и реализм. Превосходен «Головкин» Никитина. Поразительно красива Ек. II – скульптура Шубина. Иконы теперь внизу расположены не очень хорошо, но количество их больше и много знаменитых произведений. «Обсуждение двойки» понравилось и «В. Теркин» меньше, чем в репродукции. [Видимо, речь идет о картинах Ф. Решетникова «Опять двойка» и Ю. Непринцева «Отдых после боя»]. На вокзал приехали в последний момент, (…). Выехал в Горький. Днем встретил старого друга Мишу Рабиновича, которого не видал 19 лет.
5 октября 1952 г.
Репетировал с Дарчуком и Шульпиным 3 и 5 кк. Вечером – 4 к. Сегодня сорвана 4я репетиция по плану. Чувствую себя совершенно разбитым физически, полагаю, что нагрузка слишком велика. Получил благодарность в приказе комитета.
14 октября 1952 г.
Совещание с 13 до 16! Решили сдавать 3го. [Имеется в виду сдача спектакля «Борис Годунов»]. Я получаю все 10 мизансценных, но с монтировками полная неясность. Вечером поехал на Автозавод, там почувствовал безумное утомление и зевоту, но, выйдя на кафедру, увидел сияющие глаза 750 юнцов и девочек, и всю усталость сразу как рукой сняло. Читал «Что такое музыка».
15 октября 1952 г.
4 часа репетировал «Блаженного» и «Новодевичий». [Рабочие названия картин оперы «Борис Годунов»]. «Блаженный» – готов. В 1 все сбили новые станки. Вечером репетировал с Ваней смерть [И.Я. Струков исполнял роль Бориса], потом пошел к Карповым.
16 октября 1952 г.
Репетировал «Кромы». Вечером подбирал с Виталием женские костюмы. «Кромы» очень трудны, вдобавок расположение станков будет иное, снова сюрпризы! Днем вырыл георгины и гладиолусы.
18 октября 1952 г.
Репетировал «Кромы». Полчаса сорвали. Вечером репетировал сцену Бориса с Шуйским. Ваня, насмотревшись московских дивес, порол всякую чушь. (…)
21 октября 1952 г.
2 репетиции по 4 часа каждая. Очень продуктивны, т.к. достаточно подготовлены и обставлены: станки, бутафория и тепло на сцене.
Был с Гельфондом в ТПК и наладил относительно костюмов духовенства, материю на мантию [для костюма патриарха] нашли. Галка принесла какуюто болотную птицу.
25 октября 1952 г.
Репетировали «Келью», «Думу», «Новодевичий», «Коронацию». Монтировали «Келью» и «Корчму». Сорвали мою лекцию изза производственного совещания, плакали 150 целковых! Отказался от всех лекций до 10 ноября. Провались это проклятое дело. До чего мне опостылел театр с его нищенским окладом и дурацкими претензиями. Купил Историю СССР, 1 том за 580.
31 октября 1952 г.
(…) Утром мизансценная полонеза (8), вечером – 1я генеральная. Кончили ровно в … 2 ч.! Боже мой, Боже мой! Если я умру в ближайшем будущем, то в смерти моей будет виноват этот проклятый идиот, этот г…нюк Сорокин! [Зав. пошивочным цехом театра, ответственный за костюмы].
3 ноября 1952 г.
Сдача прошла с подъемом. Результат пока неизвестен, но мнение Н.И. Морозова – очень положительное, Рябовой – тоже. Все длилось ровно 4 ч. 30.
8 ноября 1952 г.
Утром пришел Мих. Ерем., [Михаил Еремеевич Островский – известный окулист и друг] долго сидели и болтали. Вечером премьера «Бориса» – вызывали. Успех. Но я не очень доволен – много сумбура, особенно в «Кромах». Кончили в 2450! Висит приказ с благодарностью.
11 ноября 1952 г.
Выходной, был в консерватории. Вечером с Верой на торж. заседании в театре. Получил опять в приказе по театру благодарность.
14 ноября 1952 г.
Репетировал «Кромы» без Князева, Рыбакова, Дружкова и миманса, но с лошадьми! Еще репетировал 1 и 6 кк. Дров до сих пор не привезли! Вот г…но и сволочь! Вечером «Формы и жанры» в Сормове. Блестяще!
16 ноября 1952 г.
Подписался на «Правду» – 3 мес., «Сов. Искусство» – 6 мес. и «Сов. Союз» на 3 мес. Навестил Анат. Мих. И принес ему банку ананасов. Получил письмо от В.А. Брендера и узнал о смерти Антона Александровича Эйхенвальда. [Известный дирижер и композитор]. Удивительный был человек, одаренный, культурный, но с чрезмерным налетом авантюризма. Интересно рассказывал о нем Ерофеев, как А.А. в ансамбле «сибирских каторжан» играл на … гребенке!
[В конце 1952 года начинается работа над постановкой оперы Чайковского «Иоланта»].
22 ноября 1952 г.
Утром вызвал Домбай [ректор Горьковской консерватории Г.С. Домбаев]; страшный скандал изза того, что я расписался за Павла [Резникова]. «Борис» – аншлаг. Присутствовала китайская делегация. Я произносил речь перед началом.
[Я хорошо помню этот случай. Мы, мальчики хоровой капеллы, участвовавшие в обеих картинах пролога, а также весь хор и солисты, занятые в первой картине, уже стояли на сцене – в костюмах, за еще закрытым занавесом и ждали начала спектакля. Вдруг между нами прошел, как всегда, слегка улыбаясь всем, оживленный, в неизменном темносинем костюме Марк Маркович. Он чуть раздвинул занавес и, скрывшись за ним, вышел на авансцену.
– Китайская делегация, – сказал ктото.
Шум в зале утих, и Марк Маркович начал свою речь. Она длилась недолго – минуты четыре, и я, конечно, не помню ее. Но такие выступления полагалось заканчивать упоминанием гениального вождя и учителя, лучшего друга всех людей и отца народов. Все ждали от Марка Марковича здравицы в его честь. Мы чувствовали, что он уже подводит логику своего выступления к этому имени, как вдруг, опережая его, ктото выкрикнул в зале высоким тонким голосом:
– Сталин!!!
И зал взорвался овацией.
Чуть улыбающийся Марк Маркович вышел изза занавеса и, снова пробравшись между нами, ушел за кулисы, а спустя несколько секунд фагот в оркестре начал вступление. Занавес раздвинулся и мы, как всегда, увидели за пультом Ерофеева, смутные фигуры музыкантов, слепящие прожектора, направленные на нас, и черный провал зала, казавшегося огромным. А на первом ряду – в середине – шесть или семь человек, тоже смутно различимых, но все же слегка высвеченных отблесками со сцены. Они были маленького роста, круглолицые и узкоглазые, все относительно молодые. Они широко, довольно улыбались.
А. Донин]
8 декабря 1952
