деловито и немного взволнованно выступил Спрогис.
— Товарищи разведчики! — начал он. — Мы прибыли на землю многострадальной, героической братской Белоруссии по заданию Родины и велению партии и собственных сердец. Цель и задачи свои вы знаете. Но я хочу особо подчеркнуть лишь одно. Мы не в командировке в чужом краю, не временные здесь люди, пробравшиеся в стан врага с узкой служебной задачей. Зарубите себе: мы прибыли в собственный дом, воротились на свою родную землю, чтобы навести здесь порядок, а для этого сперва избавить ее от врага. И пусть трепещет от нашего появления враг! Пусть под ним горит земля! И не будет ему нигде спасения! Это, товарищи, первое.
Второе. Мы находимся в лесах, на левом берегу Березины. Река эта тихая, мирная. Но в грозный час — бурливая и гневная. Не раз и не два топила она в своих водах иноземных захватчиков. Сейчас на ней хозяева — партизаны Белоруссии, белорусский народ. Нам предстоит плечом к плечу с ним биться против ненавистного врага. Но у нас свои специфические задачи…
Спрогис обстоятельно перечислил их, показал место каждого офицера, сержанта и солдата в строю, рассказал, кому что, когда и как делать. Его уверенность и спокойствие передавались людям. Они чувствовали себя сплоченным коллективом, боеспособным подразделением.
Потом Спрогис предоставил слово Огнивцеву, который только что возвратился с группой товарищей из разведки.
— В Гумны я ходил с тремя десантниками: Дмитриевым, Сандыбаевым и радистом Аристовым в сопровождении партизанских разведчиков, — начал комиссар. — С собой мы захватили московские газеты и радиостанцию. Как и должно, шли осторожно, опасаясь, как бы не напороться на фашистскую или полицейскую засаду. Но наше опасение оказалось напрасным. Гумны — село ничейное: нет там ни полицейских, ни партизан. Население настроено по-партизански, патриотично. Мне трудно передать ту атмосферу торжества и радости, с которой нас, одетых в полную форму бойцов Красной Армии, там встретили. Когда мы появились, на улицу высыпал и стар и млад. Люди трогали нас за рукава, ощупывали одежду. «Свои! Родимые! Красные воины! Счастье наше…» По рукам пошли газеты… А когда включили радио и раздалось: «Говорит Москва» — поднялось ликование. Люди обнимали друг друга, от радости плакали… Ведь до этого немецким оккупантам и их прихвостням удалось в какой-то степени внушить иным жителям, что Москва занята немецкими войсками и Красная Армия разбита.
Огнивцев чуть помолчал и тут же отметил про себя общее нетерпение — услышать поскорее продолжение.
— Из толпы ко мне протиснулась старушка, а следом за ней хромоногий старичок, — сказал он далее. — «Сынок, — обратилась она, — прости меня. Надысь, коли на березе кто-то из вас повис, подумалось мне, что это привидение. Плохим словом я обозвала вашего малого. Прости…» Обнял я старушку, к плечу прижал. «Прощаю, бабушка, — говорю. — Потому что как раз на той березе висел на парашюте Коля Алексеев, командир Красной Армии». Тут вперед вышел дед, под ручку бабку взял: «Ну, что ж, старая, коль узнала про свое «привидение», то зови-ка в гости их, молоком угости, сметаною. А може, и еще кое-что достанешь из спрятка. Раскошеливайся».
— Ну и как же? Раскошелилась? — спросил с улыбкой помощник командира по хозяйственной части лейтенант Паучок.
— Пир горой не состоялся. Ну, уж молока и разных блюд из картошки ели вдоволь, — подмигнул комиссар. — И между прочим, рекомендую, лейтенант, бабку Пелагею на заметку взять. Наказывала, коль ранен кто будет или занеможет, за молоком и хлебом, разными лечебными травами гонца присылать.
Ужин в новом ведре, тронутом первым дымом костра, закипел. Комиссар сосновой палкой сдвинул его на край перекладины и продолжил свой бесхитростный, но такой нужный всем рассказ:
— К чему я все это клоню? А к тому, чтоб подтвердить слова командира. Мы действительно у себя дома, среди своих, советских людей. Партизаны и местное население — это наша опора. Народ ничего не жалеет для нас и просит, я бы сказал, слезно молит: «Как можно быстрее изгоните врага, верните нам мирную жизнь! Спасите свое будущее — наших детей!» Народ ненавидит оккупантов. Чувство, которое испытывает к нам население от мала до велика, — это любовь и надежда.
Комиссар замолчал. Потом встал и принял стойку «смирно», оправив на себе обмундирование.
— Поклянемся же, товарищи, — вдруг зазвеневшим голосом воскликнул он, — поклянемся беспощадно истреблять фашистов! Не сложим оружия до полной победы над заклятым врагом!
— Клянемся! — ответили все, тут же поднявшись во весь рост.
— Пусть людская мольба звучит в наших ушах.
— Так будет, товарищ комиссар!
После этого разговора у костра, окончившегося клятвой, командир и комиссар отделились от общей массы и пошли к натянутой из трех солдатских плащ-палаток палатке.
— Как скоро, Артур Карлович, мы сможем собрать совещание командиров десантных и разведывательных групп? — спросил по пути Огнивцев.
— Затягивать по времени не будем. Как только установим радиосвязь с ними, тут же и пригласим.
— Добро. Однако нам следует поторопить начальника связи лейтенанта Короткова. Что-то долго копается, а мы так и не связаны еще с нашими людьми. А нам надо побыстрее и получше подумать о координации усилий отрядов и групп по разведке и диверсионной работе. К моменту встречи с ними нам совершенно необходимо иметь конкретные предложения по выполнению приказа генерала Соколовского.
— Ну и беспокойный же ты, комиссар, — Спрогис обнял Огнивцева. — Представь себе, что и меня одолели твои заботы. С Коротковым я уже говорил. Есть первые ласточки. Я потом тебе расскажу подробнее. Есть кое-какие думки и предложения — давай соединим с твоими… Но это завтра. Утро вечера мудренее — гласит народная поговорка, — сказал Спрогис. — Что-то я сегодня чертовски устал. Давай вздремнем пару часов.
Встреча с командирами десантных отрядов и групп
Усилия начальника связи оперативной группы лейтенанта Николая Александровича Короткова увенчались полным успехом. Наконец удалось установить радиосвязь с командирами отрядов и групп. Совещание созывалось в лесах левобережья Березины в районе деревни Гумны. На него были приглашены командиры групп Леля Колесова, а также Бухов Алексей Андреевич, командиры десантных отрядов Сорока Григорий Яковлевич, Вацлавский Борис Николаевич и некоторые другие. Все они уже не раз выполняли боевые задания командования в тылу фашистской армии, и их боевые дела отмечались орденами и медалями.
За несколько дней до общего сбора Спрогис решил посоветоваться с начальником штаба, помощником командира группы по хозяйственной части лейтенантом Паучок и другими.
— Ну что, товарищи, к нам едут гости. Давайте раскошеливайтесь, — пошутил он.
— Сколько их, товарищ командир?
— Да этак человек десять — двенадцать.
Лейтенант Паучок озадаченно поскреб под околышем фуражки. Лицо его погрустнело. Спрогис спросил:
— Что озадачился? С чего тревога?
— Сами знаете, запасы у нас
