Но в кругу друзей, среди людей близких и интересных, он совершенно преображался. Этот, по мнению многих плохо знавших его, мрачный педант и резонер превращался в веселого и остроумного собеседника, а смех его был так искренен и заразителен, что, казалось, мог бы развеселить самого угрюмого меланхолика.
Они собрались на зеленой поляне, под сенью развесистых вязов. Каждый имел в петлице алую или чайную розу. Ужин соорудили тут же, прямо на траве. Две бутылки бургундского сулили приятное завершение вечера.
Максимилиан, улыбаясь, оглядывал соседей. Рядом с ним честный Бюиссар, старый друг его семьи, адвокат и ученый. Дюбуа де Фоссе о чем-то спорит с бледным монастырским учителем Фуше. Стройный Лазар Карно, офицер инженерных войск, обращается к Робеспьеру:
— Максимилиан, ваша очередь! Вы не забыли, что тост принадлежит вам, как вновь принятому?
Раздались поощрительные возгласы. Максимилиан поднял бокал и, щуря близорукие глаза, произнес голосом, немного дрожавшим от волнения:
Мои друзья,
Как счастлив я
Приветствовать ваш круг!
Пусть этот тост,
Хоть он и прост,
Покажет, кто вам друг.
Пьем за Карно,
И пьем за Ко,
И за Рюзе как раз;
За всех же вместе нас, друзья,
Еще нальем сейчас!
Смех и аплодисменты перешли в звон хрусталя.
— Мой друг, — шептал Максимилиан, наклонясь к уху Бюиссара, — я лучше остальных понимаю, сколь убоги эти стихи, неудачный плод нескольких часов, оторванных от работы… Но что же делать, если на большее я не способен?..
— У меня выходит хуже, — шепотом успокаивал его старший коллега, — не смущайтесь, здесь все доморощенные поэты…
Литературное общество «Розати» получило столь необычное имя в честь своей патронессы, королевы роз. Членов его называли «розовыми». Оно объединяло, как указывалось в его уставе, «молодых людей, связанных любовью к стихам, цветам и вину». Собрания, на которых читались и обсуждались прозаические и стихотворные опусы «розовых», происходили в заранее намеченные дни. Литературное чтение заканчивалось веселым товарищеским ужином.
Общество «Розати» стало для Робеспьера преддверием в аррасскую академию, о которой честолюбивый юноша не мог не мечтать.
В состав местной Академии литературы, наук и искусств входили наиболее видные лица провинции — литераторы, художники, философы. Здесь молодой юрист мог рассуждать о естественном праве и морали в духе Руссо с расчетом на то, что будет услышан сведущими людьми. Поэтому прием в члены академии в 1783 году был для него настоящим праздником. Академическая трибуна сделалась для Робеспьера важным дополнением к его адвокатской трибуне. Вскоре он стал постоянным и любимым оратором академии, а в 1786 году был избран ее президентом.
Вступление в академию дало Максимилиану повод произнести речь о несправедливости наказаний, падавших на членов семьи виновного. Он разработал эту тему и послал сочинение на конкурс в Королевское общество наук и искусств в город Мец. Сочинение было опубликовано и премировано.
Уже в этой ранней работе можно найти мысли, которые впоследствии будут высказаны депутатом Учредительного собрания и Конвента:
«…Благополучие государств покоится на незыблемом фундаменте порядка, справедливости и мудрости. Всякий несправедливый закон, всякое жестокое учреждение, которое нарушает естественное право, очевидно, не соответствует своей цели, которая состоит в обеспечении прав человека, счастия и спокойствия граждан…»
Строгая Шарлотта была обеспокоена: ее старшим братом начинало интересоваться дамское общество Арраса. В этом не было ничего удивительного. Юноша, преданный своей работе, недурной собой, неизменно любезный и вместе с тем задумчивый, грустный, как будто погруженный в какую-то тайну… Разве это не романтично? Разве не мог он стать предметом многих вздохов и надежд? Но Шарлотта волновалась напрасно.
Ее обожаемый брат оставался неуязвимым для стрел Купидона. Спартанская душа юного академика не знала легкомысленных увлечений и тем более поступков.
Впрочем, Максимилиан вовсе не был бессердечным анахоретом, сторонившимся женщин. Он вовсе не боялся и не избегал их. На знаки внимания он отвечал изысканно-любезными письмами, к которым прилагал отпечатанные экземпляры своих… адвокатских речей. Пусть по крайней мере вздыхательницы познакомятся с предметом более серьезным, чем легкий флирт!.. Эти послания он щедро прикрывал литературно отточенными фразами, обличавшими в нем человека тонкого чутья, умеющего со светским изяществом говорить женщинам приятные вещи.
«Есть ли более благородная цель, которой могут служить блеск вашего круга и достоинства вашего сердца, если вы можете столь легкими средствами поощрять рвение того, кто посвятил себя облегчению участи несчастных и невинных…»
Поистине перл витиеватости, достойный галантного XVIII века, века мадригала!
Но сердце его оставалось свободным.
Лишь в 1786 году на жизненном пути Робеспьера появилась девушка, чуть ли не ставшая похитительницей его покоя. Это была мадемуазель Анаис Дезорти, милая и скромная уроженка Арраса, отец которой, нотариус по профессии, был женат вторым браком на одной из теток Максимилиана. Молодые люди, знакомые давно, часто встречались и незаметно стали дружны. Кому-то из родственников пришла идея их поженить. Максимилиану шел двадцать девятый год, он имел прочное положение и успешно продвигался вперед. Чего же ждать? Не пора ли обзавестись семьей, заняться своим домом и воспитанием детей, то есть зажить так, как живут все порядочные люди его круга? И найдет ли он более подходящую партию? Шарлотта, вначале колебавшаяся, затем поняла справедливость этих доводов и взяла юную Анаис под свое покровительство. Максимилиан смеялся и пожимал плечами. Однако он не имел серьезных возражений против планов родни. Брак казался решенным.
Его расстроили внешние обстоятельства. Не тихую жизнь провинциального отца семейства готовила судьба молодому адвокату!..
Вести из Парижа доходили до провинции нерегулярно. Максимилиан с интересом следил за ними. Он видел, что в стране назревают серьезные события. Учитель, по-видимому, был прав.
Не сводя концов с концами, правительство начинало метаться. Как покрыть все увеличивающиеся расходы? Где взять средства на уплату процентов по государственному долгу? Ведь теперь только на это уходила десятая часть чистого дохода со всей земли во Франции!
