Прохожие останавливались, смахивая пух с ушей. Тополиный пух, как нежданный снег, сбивал на перекрестках автомобильные пробки и легковушки сигналили – аккомпонировали вызывающему танцу отказников. Евреи кричали, срывая голос: «Свободу! Сво-боду!» Это душа народа призывала своих детей к жизни.
Маша и Володя Слепак принесли плакат «Шеллах эт-ами». Они стояли в окружении журналистов.
Ида Нудель читала толпе Мандельштама:
Лишив меня морей, разбега и разлета,
Чего добились вы?..
На вершок бы мне синего моря,
На игольное только ушко…
Она читала, чтобы молчала суетность и жлобство спряталось, душа народа укреплялась уличной молитвой, где хороводами и стихами расточался талант.
Сквозь пелену тополиного пуха майор Лазарь Хейфец смог разглядеть плакат Слепака. Лазарь вприпрыжку побежал на угол ресторана «Арагви». Швейцар открыл дверь.
– Поссать и телефон. – запыхавшись и отталкивая швейцара, сказал Лазарь.
– Моисей? – спросил армянин.
– Моисей – Моисей. Не узнал?
В туалете Лазарь лихорадочно пританцовывал и никак не мог раскрыть ширинку – заело. Наконец, облегчился и позвонил на Лубянку.
– Митинг отказников у Моссовета. Человек сорок. Слепак с плакатом «Отпусти народ мой».
– Что делать?
– Устроили демонстрацию напротив Моссовета! Какого черта мы ни черта не знаем?! – заорал полковник Зверев.
– Около Слепака свидетель по делу Щаранского прокурор из Ташкента.
– Борис Кацнельсон? – српосил Зверев.
– Так точно. Что делать?
– Пух с носа сдувать. Слепак, говоришь, в окружении журналистов? Подгоним автобус.
Зверев взял графин и прямо с горла наполнил рот водой. За окном густая пелена тополиного пуха накрыла площадь, железный Феликс смешно торчал, как из кальсон. Кальсон. Кацнельсон. Ну кто этих евреев заметит в тополиной круговерти? Что были – что не были. Но вот что нужно там Кацнельсону? В 1963 году Липавский предложил свои услуги в качестве стукача прокурору Ташкента Борису Канцельсону, чтобы спасти от расстрела своего отца за экономические преступления. Не воруй. Правительство не терпит конкурентов.
Канцельсон собрался в Израиль? Самый раз сдать Саню Липавского. Эх, Саня– Саня, разрушил собственную жизнь, ради отца своего. И ведь Липавский любил своих друзей, но был связан по рукам и ногам и, как Иуда, предавал их.
Зверев проглотил отвратительно теплую воду.
Через десять минут на площадь Моссовета подъехал автобус с курсантами милиции. Одни – евреев окружили, другие – погрузили в автобус.
Вечером всех отпустили по домам, в том числе и западных корреспондентов.
В полночь в квартиру Слепака пришли с обыском.
Записные книжки, письма, фотографии, учебники иврит… Все как описывал Альбрехт в своей нетленке «Плод».
Руководил обыском некто Сергей Иванович.
– Где вы работаете? – спросил он Слепака.
– Нигде.
– Ну вы еще не пенсионер.
– Я свое отработал.
– Мы знаем все о вашей активной антисоветской деятельности. Сегодня устроили шабаш перед Моссоветом, а что завтра?
– А что завтра? Лучшие годы нашей жизни. – улыбнулся Слепак.
– А завтра уже началось. Два часа ночи. Вот ордер на ваше задержание. Вы идете с нами.
Очень буднично прозвучал арест.
Тем временем, другая опер-группа обыскивала квартиру Иды Нудель. У окна стояли бледные понятые.
– Это ордер на ваш арест. – сказал старший группы Владимир. – Вас называют «мама алии» У вас есть собственные дети?
– Собственно, вся алия мои дети. – ответила Нудель.
– Ну, для этого вы слишком молоды.
– Не вам судить.
В далеком, изнуряющем от жары ночном Иерусалиме Виталию Рубину снился странный сон: он вновь в СССР и приговорен к смертной казни. Ничего явного не происходит, он знает: он идет на место казни в сопровождении какой-то знакомой интеллегентной женщины и говорит ей, что у него есть ценная вечная ручка, и он хотел бы чтобы она предложила ее палачу в вознаграждение за то, что он все сделает быстро. Совершенно спокойно, так, как будто идет дело о мелкой бюрократической проблеме, она ему отвечает: «Тут могут быть некоторые трудности… Сначала вас осмотрит доктор Липавский…
Володю Слепака, Иду Нудель, а вскоре и Виктора Брайловского после отъезда Марка Азбеля (он возглавил семинар физиков – отказников), отправили в ссылку. Скорый суд приговорил их за «злостное» тунеядство на пять лет ссылки в далекие селения Сибири. Сибирь – матушка велика. На всех места хватит.
Баржа, выброшенная на берег, скрывала от нацистов бойца. Он лежал в ней, как сардина в консервной банке. Самолеты и артиллерия взрывали пляж с перерывами на обед, и в один из них боец вывалился за борт. Камышами вдоль Дона, чавкая сапогами. Дом смердел, облизывая пыльный Темрюк. И был закат и был рассвет для перебежек и страха. Голод гнал Лазаря, и боец пересек площадь освобожденного города и вошел в штаб.
– Боец…
– Хейфец, еб… – Гнилые зубы лейтенанта Лупенкова выглядывали из улыбки, будто мыши из норы. – Твою мать, Лазарь, мы по тебе поминки справили. Одни сухари остались.
Он протянул горсть черных сухарей.
– Сей в себя, Лазарь, сухари.
А на столе лежал леденец. И вдруг взрыв, и стало темно, хотя и сияло солнце на зависть покойникам.
Когда Лазарь опомнился и захотел помочиться, увидел окно в паутине и самого себя, запеленатого в белое. В руках его был зажат леденец, а в голове будто застряла горошина.
– Значит, я жив, подумал Лазарь. – А кто убит, не знаю.
Победу Лазарь встретил с университетскими тараканами. Шинель и ранения сдали экзамены за абитуриента Хейфеца. Только-только мужчинам начали сниться женщины; женщины пугали беременностью. Но коммунисты хотели славы – одни сдавали вступительные экзамены, другие – делали себе аборт. И все без исключения хотели знать, что же произошло с ними за пять лет и что будет теперь, когда от Югославии до Китая вожди сплачивали ряды.
На радостях Лазарь со скоростью мотоцикла пригласил на оперу Валечку, недавнюю знакомую. Опера «Иван Сусанин», театр Большой, а Валечка была учительницей начальных классов, блондинка атаки.
В бельэтаже он держал ее пальцы, поил шампанским в антракте. Наконец предсмертный кашель Сусанина заглушил хоровые песни и пляски. И все же ничто так не волнует, как топот в раздевалку – увидеть, что твое пальто не сперли.
– У меня кружится голова, – сказала Валечка и откинула челку со лба, будто бюстгальтер с груди.
– Валечка.
– Я живу далеко.
– Был бы магазин близко.
