- Все на месте, товарищ полковник.
- За тобой Малых дивизион поставил. Свяжись с ним, договорись о взаимодействии против танков. Петр Никифорович, - позвал Гришин подошедшего Канцедала, - я к Малыху, а ты давай к Смолину. Дорогу не забыл? И завтра будь там.
Фигуры Гришина и Канцедала исчезли в темноте.
Сгущалась июльская ночь, короткая, но темная...
- Товарищ капитан, - услышал Шапошников тихий голос сзади.
- Степанцев? Где сейчас ваши люди? Давайте их всех сюда поближе к штабу, и без моего приказа никуда, и сам чтобы под рукой был. И смотри за хозяйством Татаринова.
Лейтенант Александр Степанцев был командиром химического взвода полка. Немолодой, семейный, небольшого роста, но крепкий, очень подвижный. В полк он был призван в мае, но и за столь недолгое время успел показать себя, как хороший организатор. До этого Степанцеву довелось повоевать на финском фронте, участвовал он и в походе в Западную Белоруссию - словом, человек был с опытом, к тому же серьезный и грамотный. На гражданке был на комсомольской и хозяйственной работах, инструктором райкома партии. Взвод свой сумел сколотить и подготовить на редкость быстро. И взвод силы был немалой: пятьдесят человек. Перед самой войной Степанцев был назначен и начхимом полка, благо, должность была свободной.
"В случае чего, будет на кого опереться в трудную минуту", - думал о нем Шапошников. Многолетний армейский опыт научил Шапошникова, что лучшей опорой всегда будут те, кого знаешь лично, а не только по службе. Со Степанцевым они были к тому же земляки, а одно это значило много. Как сложится завтрашний день, можно было только гадать, но из головы у него не выходили эти триста танков, о которых доложил ему Шажок.
Когда Шапошников вернулся в блиндаж, полковник Малинов работал над картой, Васильчиков и Наумов о чем-то тихо переговаривались.
- Дай-ка Леоненко, - тронул Шапошников за плечо связиста.
Боец покрутил ручку аппарата, подал трубку.
- Как там у тебя? - спросил Шапошников.
- Тихо. И ни черта не видно, - ответил Леоненко, - Выслал взвод в направлении села, в охранение. Немцев не слышно. С час назад, правда, слышался шум мотора, но не разобрать было - танк или машина.
- Дозоры проверь и поспи часок.
В батальонах Московского и Горбунова тоже было тихо. Уже кончая разговор с Горбуновым, Шапошников вдруг услышал, как в связь вступил кто-то посторонний.
"Немец! - ожгла мысль, - Что он говорит?"
- Савин, Чайко, - выйдя из блиндажа, негромко окликнул Шапошников бойцов комендантского взвода. - Быстро по линии к Горбунову. И тихо: диверсант на ней сидит. Взять живым.
Минут через десять красноармейцы привели к Шапошникову рослого парня в новом штатском костюме. На шум из блиндажа вышел Васильчиков.
- Что случилось, Александр Васильевич?
- Каков нахал, а? Корову, говорит, ищет! Совсем нас за дураков принимают. Пристроился к связи, и что бы ты думал: предложил мне сто марок, если я ему сдамся. Я, говорит, проведу через линию фронта, ему за меня дадут премию, и он со мной поделится! Ну-ка, Савин, веди его к Потехину, приказал Шапошников.
Через пару минут невдалеке сухо щелкнул выстрел из карабина. А скоро вернулся и Савин.
- Побежал он, товарищ начальник, - простодушно объяснил конвойный.
Лейтенант Вольхин и его бойцы, заняв указанный их ротным рубеж для атаки и приготовившись к ней, хотя до начала ее было еще больше четырех часов и имелась возможность поспать, так и не заснули. За последние сутки они прошли с полком больше ста километров, и все это время у них была одна простая солдатская мечта: свалиться бы куда-нибудь под куст и поспать часиков десять. Но вот теперь, когда такая возможность, хоть и не на десять, а на два-три часа вдруг представилась, спать никому не хотелось.
Вольхин, положив своих людей у белевших в ночи березок, первым делом все же прошел вперед шагов сто, через лесок. С опушки его, через неровное поле и предстояло им идти в бой. Как ни всматривался Вольхин в темноту, очертаний деревни, которую предстояло атаковать, увидеть не удалось: мешал бугор. На фоне неба километрах в двух лишь темной полоской выделялся лес. Было так тихо, что давило на уши, и Вольхин, постояв немного, безуспешно пытаясь уловить впереди хоть какие-то звуки, вернулся к взводу.
- Садись к нам, командир, - услышал он голос сержанта Фролова. - Что там видно?
- Видно поле. Немцев не слышно, и что-то не верится, что они близко.
Вольхин снял сапоги, размотал портянки и с наслаждением пошевелил пальцами. "Надо бы выставить дозор на опушку", - подумал он, но с командой медлил. Как сел, так сразу навалилась усталость, захотелось откинуться на спину и лежать, лежать, рассматривая звезды.
- Зеленцов! Борисов! В дозор, сто метров вперед - опушка. И смотреть в оба. Через час сменим, - приказал, наконец, Вольхин.
- Да, все равно не заснуть, - вставая, сказал Зеленцов, маленький, неприметный паренек. - Пошли, Сашка.
Обулись, взяли винтовки и скоро скрылись за деревьями.
- Поспи, командир, - повернулся к Вольхину сержант Вертьянов. - Я не могу что-то. В случае чего, подниму.
Вольхин с наслаждением откинулся на траву. Земля была теплая, не остывшая за ночь. Сон не шел, напряжение в голове не спадало, и Вольхин стал смотреть на своих бойцов. Один, длинный и нескладный, Анисимов, вытирал травой котелок, причем делал это так тщательно, как будто сейчас должны были проверять его чистоту. Другой, всегда молчаливый и незаметный, Урюпин, перетягивал ремень у винтовки, хотя никакой нужды в этом не было. Третий, в темноте Вольхин его не узнал, протирал тряпочкой сапоги. "Зачем? усмехнулся Валентин, - не на парад же утром". И все сейчас занимались подобными же пустяками. Кто-то строгал ветку, другой протирал винтовку, третий разглаживал портянки. Только Савва, кажется, спал.
"Что-то его сегодня и не слышно было, - подумал Вольхин. - Все же хорошо, когда во взводе есть свой весельчак. Как это он все любит говорить: "Или я не парень, или Волга не река..."
Почти две недели, как они прибыли на фронт, и за это время Вольхин успел привязаться к своему взводу всей душой. "А ведь кого-то из них могут завтра и убить, - пришла вдруг в голову мысль. - А если меня?".
До сих пор Вольхин о смерти не думал. Наверное, потому, что все эти дни они только совершали марши, боя еще не видели. В глубине души Валентин не верил и не мог представить, что кому-то из них, или даже всем, придется погибнуть, хотя и понимал, что на войне убивают каждый день. Стало как-то неприятно, что стучит сердце и непроизвольно вздыхается. Много раз представлял себе Вольхин будущий бой и все казалось, что морально он к нему готов, но сейчас такого состояния от себя все же не ожидал.
