Притом в некоторых селениях Фибих встречал людей, враждебно настроенных к Красной Армии. Крестьяне отказывались пускать к себе голодных, промерзших командиров и бойцов, предлагали им сдаваться в плен к немцам: «Там вас накормят». Одному политработнику крестьянин сказал: «Отдай мне свои часы — получишь хлеб». Политработник, умирающий от голода, снял с руки свои часы и отдал. Крестьянин вынес ему небольшую краюшку хлеба.
Так что не все советские люди были патриотами. Да и политработники нередко встречались какие-то «серые, им часто не хватало и военной, и общей культуры». Да какой же это пример для бойцов, какое их воспитание, если офицер-политработник ходит пьяным, матерится, оскорбляет рядовых, грубо пристает на виду у всех к девушкам…
С подобными мыслями ехал Даниил Владимирович на встречу со Львом Захаровичем Мехлисом, тогда генерал-лейтенантом, членом Военного Совета фронта. И, наконец, эта встреча состоялась. Вот как описывает ее сам Фибих:
«Поставив чемодан у порога, по всем правилам военной субординации доложил я о своем прибытии.
— Садитесь, — сказал Мехлис, не вставая из-за стола и вглядываясь в меня словно бы с любопытством. — Скажите, вы писатель?
— Писатель, товарищ генерал-лейтенант, — ответил я, усевшись за длинный стол.
— Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к войне?
Вопрос был неожиданным и более чем странным.
Что это означало? Ведь не для того же затребовал меня к себе Бог весть откуда член Военного совета фронта генерал-лейтенант Мехлис, чтобы поинтересоваться моим мнением о войне.
— Кажется, вы ведете дневник? — последовал новый, ещё более неожиданный вопрос.
— Да, веду. — Я был окончательно озадачен.
Откуда это было известно Мехлису? Никогда я не говорил о своем дневнике окружающим, никому его не показывал. Дневник был глубоко личным, интимным моим делом, которое, право же, никого не касалось.
— Покажите! — приказал Мехлис и утвердил на переносице пенсне без ободков, заранее приготовившись к чтению моего дневника. Теперь член Военного совета фронта совсем стал похож на заслуженного провизора.
Делать нечего, я открыл чемодан, извлек несколько тетрадей, подал их и опять уселся на место. Мехлис принялся читать.
— Та-ак! Все понятно! — вдруг проговорил Мехлис зловеще-удовлетворенным тоном, как будто нашел наконец именно то, что и хотел найти. И громко для всех собравшихся военных людей прочел: — „…Хорошими ораторами у нас были Луначарский, Троцкий и Киров…“. Да как вы смеете ставить рядом с Троцким святое имя Кирова? Знаете, кто убил Кирова? — продолжал Мехлис, повысив голос, и снял пенсне. — Какой же вы подлец!
Все помутилось и поплыло у меня перед глазами. Никто никогда в жизни не называл меня подлецом, да еще и публично.
Не знаю, выстрелил бы я в Мехлиса, но рука инстинктивно, сама собой, схватилась за висевшую кобуру.
— Обезоружить его! — поспешил крикнуть, изменившись в лице, Мехлис. Такая реакция на оскорбления, которые он наносил подвластным ему людям, была, вероятно, ему в новинку. Наверное, приближенное лицо привыкло к тому, что офицеры, которых он осыпал ругательствами, стояли перед ним навытяжку.
Огромный полковник, сидевший напротив меня и следивший за каждым движением, с неожиданным проворством перегнулся животом через стол и мгновенно очень умело выхватил оружие из моей кобуры. И тут я сразу обессилел и сник — будто рухнуло что-то внутри. Озаренный вдруг каким-то мрачным светом, я только теперь понял, что это начало чего-то страшного. Будто сквозь горячий душный туман увидел, как Мехлис, держа пенсне, торжественно поднялся из-за стола во весь рост — все, кто сидел вокруг, тоже поднялись. Лицо его расплывалось передо мной мутным пятном. Откуда-то издали, из какого-то потустороннего мира, донесся театрально-напыщенный голос:
— Передаю вас карающему мечу революции!»
Из штаба Даниил Фибих попал прямо в Лефортово, затем в Бутырку. Следователи, проштудировав его дневники, в чем только военкора не обвиняли. Они цитировали его строки и комментировали их.
Первый говорил: «Вот вы пишете о поездке к партизанам. И даете такой текст: „Партизаны, пожалуй, — более заманчивая тема, нежели жизнь действующей армии“. Зачем вы оскорбляете армию?»
Второй спрашивал: «Вы пишете: „Партработники не дают читать немецкие листовки, сразу вырывают из рук. А вдруг писатель начнет разлагаться“… Это зачем издеваться над партработниками?»
Третий следователь ухватился за место в дневнике, где Фибих критикует новую неудобную для носки форму советских военнослужащих с погонами. И пишет: «Лучше бы у англичан поучились». Следователь комментирует: «Вы не патриот, Фибих. Сам Сталин надевает новую форму!»
Особенно следователи придирались к фразе Фибиха: «Мы хорошо деремся, но воевать не умеем». Последний следователь Коваленко даже вознамеривался его избить. Но Фибих сумел себя защитить, схватив его за оба запястья.
— Все равно тебя расстреляют! — шипел следователь. — Ты же троцкист, как сказал товарищ Мехлис. Всех твоих товарищей-троцкистов давно расстреляли, очередь за тобой.
Фибих пишет в своей книге «По ту сторону», изданной в Москве в 2010 году:
«Да, среди безвременно погибших, большей частью забытых ныне писателей и поэтов, немало было моих знакомых: Борис Пильняк, Артем Весёлый, Иван Касаткин, Сергей Буданцев, Сергей Клычков, Петр Орешкин, Николай Зарудин, Иван Катаев, Борис Губер, Давид Бергельсон. Перечисляю лишь тех, кого знал лично, тех, у кого — у многих из них — бывал. Написанные ими книги, как положено, были изъяты из библиотек и сожжены в особом крематории».
— Скоро попадут в крематорий и все твои книги, — пообещал следователь и тут же спросил: — А как твой дружок Василий Гроссман, тоже такие дневники пишет?
Следователь хотел во что бы то ни стало получить «компромат» на Гроссмана, чтобы, объединив его с Фибихом, обвинить их в создании троцкистской контрреволюционной группы в армии. Но Фибих сразу сказал:
— Не троньте Гроссмана. Он прекрасный спецкор газеты «Красная Звезда», отличный писатель. Его повесть «Народ бессмертен» — пример того, как надо писать о войне — правдиво и в то же время воспевая силу духа нашего народа…
Следователь отступил. И все же Фибиху дали 10 лет за пропаганду контрреволюционной литературы.
Свой срок Даниил Владимирович Фибих отбывал в Карлаге в Бурме. В книге «По ту сторону» он расскажет о дружбе в лагере с любовницей адмирала Колчака, поэтессой Анной Тимиревой-Книппер, и киноактрисой Мариеттой Капнист. Эту дружбу он продолжит с ними в Москве после освобождения из Карлага. Именно они познакомят его с вдовой писателя Ильи Кирилловича Сафонова Людмилой Николаевной. Однажды Даниил Владимирович попросит ее спрятать у себя на квартире на Плющихе рукопись его новой книги «По ту сторону», в которой он повествует всю горькую правду о Карлаге.
