Потом, изможденные, падали на привалах. И снова шли. Натуженное дыхание и свистящий кашель, плач детей и густой мат, окрики конвоиров… И гнетущая беспросветность.
И казалось, что этой дороге нет конца, как нет конца вятским лесам, как нескончаем этот дождь и это серое, навалившееся грязным брюхом на землю небо.
Еще в тюремном смрадном вагоне, воюя с клопами, духотой, вонью, Иосиф Федорович как избавления ждал Казани. Из Казани они поедут по реке, пароходом, ведь иного пути в Вятку нет.
До Казани добрались быстро. Но в Казани их загнали в прокисшие трюмы баржи, которую подцепил черный от копоти и старости буксир. В трюме пахло гнилью, рыбой, потом и прелью.
Иосиф Федорович задыхался, но тогда ему казалось, что всему виной эта баржа. Он, как и все молодые люди, не задумывался о здоровье в двадцать два года. А ведь Дубровинский не отличался богатырским сложением. Недоедание в большой семье шляпной мастерицы было явлением обычным.
Когда окончил училище, началась суматоха неотложных дел, спешка кружковых занятий, сутолока земств. Поездки по нищим, голодным селам Калужской губернии. И он снова питался кое-как. И кое-как спал. И конечно, не копил сил, не «наливался соками».
В Вятской пересылке долго ожидали губернаторского решения. Потом, ближе к осени, Дубровинскому было объявлено, что он водворяется на поселение в город Яранск.
И только осенью сформировалась партия.
Двадцать верст в день. К вечеру темнело в глазах от мучительной усталости. Но ночь не приносила облегчения. Тело ломило от непосильной дороги. Жесткие нары, а иногда и просто грязные доски пола отгоняли сон. За ночь не просыхала одежда, и целый день потом не проходил неуемный озноб.
И конечно, конец этапа – заштатный Яранск показался обетованным раем.
А Яранск отнюдь не был райским местом. Около 5 тысяч жителей, 127 каменных и 532 деревянных дома, 4 церкви и винокуренный завод, олицетворяющий здесь промышленность, одна библиотека и одна женская гимназия. И все.
Со всех сторон город заставлен каменистыми холмами, между ними застыли топкие, болотистые равнины. А вдалеке, по их берегам, сырые, серые, хмурые леса.
Царские охранители знали свое дело, знали, куда ссылать «неугодных», «подозрительных», «бунтовщиков». Один вид Яранска и его окрестностей мог убить всякую надежду, всякую мечту.
В реестре ссыльных мест Вятской губернии Яранск числился чуть ли не на последнем месте. По реестру в этом городе полагалось 11–14 ссыльнопоселенцев при трех полицейских чинах, приглядывающих за ними. Но это был старый реестр, 1881 года. Его творцы исходили из практики народнического и народовольческого движений. И никак не предвидели массового, пролетарского.
Так что Дубровинский сразу же нашел здесь довольно многочисленное общество таких же, как и он, поднадзорных. Среди них оказались и знакомые.
Леонид Петрович Радин был выслан сюда годом раньше и по делу того же «Московского рабочего союза». Они встречались в Москве. И теперь Радин посвящал Дубровинского во все тонкости ссыльного быта.
Леонид Петрович был значительно старше Дубровинского. Он родился в 1861 году. Окончил гимназию, потом Петербургский университет. Его учитель, великий Менделеев, прочил Радину блестящую карьеру ученого. И был несказанно огорчен, когда Леонид Петрович вдруг исчез из университета и объявился где-то в глухой деревне. Радина увлекли идеи народников. Он хотел жить среди крестьян, сеять «разумное, вечное» и, конечно же, вести социалистическую пропаганду.
В 80-х годах Леонид Петрович побывал за границей. Народовольчество после убийства Александра II переживало пору упадка. Когда же Радин прочел первые работы Плеханова и особенно «Наши разногласия», то окончательно разочаровался в народнических доктринах и с той поры усиленно взялся за изучение марксизма.
Радин не вернулся в университет. Он стал социал-демократом.
Леонид Петрович был разносторонне одаренным человеком. Он мог сделаться видным ученым-химиком и не менее известным поэтом. Но он стал революционером-профессионалом. Дубровинский с Радиным, таким образом, были коллегами по профессии. И это не могло их не сблизить. Дубровинский не скрывал своего восхищения талантами Радина, а Леонид Петрович не переставал удивляться огромной начитанности своего нового молодого друга.
Иосиф Федорович в тюрьме времени зря не терял. Он основательно изучил немецкий язык и теперь с наслаждением читал в подлинниках Гёте, Гейне, Шиллера. Не многие близкие друзья Дубровинского знали, что он тоже пишет стихи. Иосиф Федорович почти никому их не показывал и никогда не соглашался почитать что-либо. Но Радин знал, Радин читал стихи Дубровинского. И видимо, они ему нравились. А Радин был суровый и взыскательный читатель.
В ссылку Радин пришел уже больным туберкулезом, но продолжал увлеченно работать. Работал по ночам, ложился на рассвете и спал до обеда. Напрасно Дубровинский и другие ссыльные уговаривали его отказаться от ночных бдений и, вместо того чтобы весь день спать в полутемной комнате, хотя бы изредка погулять.
Радин ничего и слышать не хотел. Он спешил, хотя и не верил в близкую смерть. Никто из ссыльных товарищей Радина не обладал достаточной научной эрудицией, чтобы оценить исследования Леонида Петровича. Только потом, когда уже стали известны гениальные труды Эйнштейна, близко стоявший к Радину и тоже ссыльный И. Мошинский понял, что Радин вел исследования по тем же проблемам, завершил свою работу и был очень ею доволен.
Дубровинский поселился вместе с Радиным в двухэтажном домике и трогательно ухаживал за больным другом. Он немногим мог облегчить страдания Радина, разве что участливым словом.
Быт ссыльных безотраден. Им запрещалось служить в государственных учреждениях и частных компаниях, работать учителями, даже домашними. Но это последнее правило все же нарушалось, начальство смотрело на это сквозь пальцы. И все же на долю ссыльных в основном оставалась только физическая работа. Радин физически трудиться не мог. А Дубровинский не мог подыскать себе подходящего занятия. Какой-либо профессии у него не было, разнорабочие в этом городе не требовались. Оставалось ухитряться прожить на 1 рубль 20 копеек в месяц, которые ему полагались от казны, как человеку «непривилегированному». Иногда мать присылала небольшие суммы, но Любовь Леонтьевна не имела возможности регулярно помогать сыну. Она пыталась добиться перевода Иосифа Федоровича в Вятку или Глазов, чтобы приехать туда, устроиться работать и как-то облегчить положение Иосифа. Но министерство внутренних дел оставило ее прошение без ответа.
Правда, Дубровинскому удалось добыть работу по переводу книг Каутского «Анти-Бернштейн» и «Аграрный вопрос», но эти переводы сулили деньги позже, а пока он делился с Радиным последним. Поделился и переводческой работой.
