…Пришла весна 1861 года. Вася закончил школу, было ему тогда 13 лет. С отличными отметками должен был перейти осенью в Красноярское приходское училище. И вот в день окончания школы в актовом зале заместителю губернатора, важному старому чиновнику Родикову, был поднесен прекрасный рисунок акварелью, изображавший букет живых цветов.
Старик надел очки и долго с интересом разглядывал рисунок. Потом спросил:
— Кто рисовал?
Ему подвели Васю Сурикова. Старик поглядел на него поверх очков и сказал:
— Ты будешь художником.
Учитель рисования Николай Иванович Гребнев расцвел от удовольствия и гордости за своего любимца, которого долго уговаривал нарисовать акварелью цветы…
Вася стоял молча, но все в нем горело. Ему страшно хотелось поверить этому предсказанию.
Как в тумане шел он домой после торжественного акта. Он шагал по деревянным тротуарам и в мозгу и сердце нес слова старого Родикова. Долго потом он не мог и не хотел избавиться от этого полного надежд и тревог ощущения. Все слышалось: «Ты будешь художником…»
* * *
Дом-музей. Низенькие комнатки с окнами в уровень с тротуаром. Круглый стол с медным самоваром. Мольберт. Гитара. Кресла красного дерева. Это, понятно, не те кресла, на сафьяновых сиденьях которых оставлял маленький Суриков свои первые творческие порывы, но это несущественно. Важно то, что эти стены слышали его голос, его песню, видели его крепкую, коренастую фигурку от самого детства, когда в подвалах лежала старинная казачья амуниция, до старости, когда он, уже будучи дедом, рассказывал нам, внукам, страшные сказки и всегда — о зверях. В этих стенах он впервые узнал радость творческих удач и разочарований, неудач. Отсюда в морозное утро он отправился в кошеве в дальний путь на перекладных в Петербург. Где бы он ни жил, будучи уже знаменитым художником, — в Москве, в Петербурге, в Париже, Риме или Мадриде, — всегда отовсюду его тянуло домой, в Красноярск, на Благовещенскую улицу, в этот самый домик, который теперь так заботливо охраняется земляками-потомками.
В последние годы жизни, когда творческие силы начали угасать, все самое главное было завершено и наступила старость, Василию Ивановичу особенно сильно захотелось домой, в Красноярск. Он писал тогда брату Александру Ивановичу, просил купить бревен и теса и надстроить флигель во дворе. Он собирался уехать в Красноярск насовсем и жить только там, в Сибири. Ему хотелось иметь в Красноярске мастерскую с верхним светом, где бы он мог, как ему казалось, осуществить последние свои творческие планы. Может быть, это была картина, посвященная красноярскому бунту 1695 года, эскиз которой был сделан. Может быть, хотел он закончить еще одну композицию: «Княгиня Ольга встречает тело мужа Игоря», а может быть, совсем никому не известное было задумано. Однако только известно, что Александр Иванович купил материал для постройки такой мастерской. Было это в декабре 1915 года. А в марте 1916 года моего деда не стало. Он умер, не успев доехать до родного дома.
И стоит сейчас этот чудесный домик, а вокруг встают новые многоэтажные дома, ложатся новые дороги, поют гудки новых заводов, выгибаются арки гигантских мостов.
Сердцем ярые потомки не медлят, они отхватывают у богатой сибирской природы сокровища, заставляя ее служить народу.
И посреди этого лязга, грохота, гула неустанно звенящей симфонии труда маленький деревянный домик-музей имени Сурикова стоит, как драгоценная музыкальная шкатулка, хранящая старинную казачью песню — песню сердца великого русского живописца.
В Прованс надо приезжать на закате
За открытыми окнами бревенчатого дома моросил дождь, пахло жасмином и землей. К полночи за сплошной завесой тумана уже занималась заря нового дня, и в каком-то нереальном освещении нереальными казались наши друг другу обещания. Звенели между сырыми стволами сосен наши голоса, где-то кричали ночные птицы, потом хлопнули дверцы машины, и два красных огонька, отраженных мокрым асфальтом, унесли и обещания, и планы, и мечты…
Но чудеса все же бывают. И мечты хоть редко, но воплощаются. Весь этот разговор на дождике, под пересвист ночных птиц, мы с Ольгой вспомнили уже в поезде из Парижа в Авиньон. Утренний поезд. Осенняя, золотая Франция мелькает в окнах. С каждым часом становится все теплее — мы мчимся на юг. Ольга Леонидовна русская, выросла во Франции. Она искусствовед, работает консультантом в Лувре, одинаково хорошо знает и русское, и французское искусство. Это ей я тогда у нас на даче сказала, что мечтаю попасть в Прованс на цыганский праздник, куда съезжаются цыгане всего мира — в Сент-Мари-де-ля-Мер…
И вот в пять часов дня мы выходим на пустынный вокзал Авиньона. По перрону навстречу нам с громким, счастливым смехом, раскрыв руки, распахнув полы плаща, бежит вразвалку среднего роста юноша в джинсах и полосатой рубашке. Лицо его с черными усиками и лукавыми глазами абсолютно южнорусского типа.
— Ника! — Ольга обнимает сына.
Мы трое выходим на привокзальную площадь.
— Мама, знаешь, я за сто пятьдесят франков купил старую машину, чтобы вас возить, — смеется Ника.
— За сто пятьдесят франков? — Ольга озадачена. — Ты шутишь? Какую машину можно купить за эти деньги?
Ника тащит нас через площадь к маленькому серому задрипанному автомобильчику, похожему на шкатулку. А площадь обсажена платанами, невдалеке какие-то низкие домики, и знаменитого города Авиньона еще нет.
— Смотрите! Ну чем плоха машина?
— Ну и лимузин! И он ходит?
Мы стоим и хохочем. Ника хорошо говорит по-русски, но с акцентом — легкое ударение на первый слог.
— Ходит! И как ходит!
Мы усаживаемся в лимузин. Внутри он весь железный и к тому же ободранный. Стекла не протерты, мусор, окурки, бумажки. Словом, все «по моде». Нику это ничуть не смущает, он включает мотор и с восторгом говорит:
— У меня абсолютно новый моторчик… Пришлось поставить. И вот вы увидите, как он нас повезет!..
Как решено, мы едем прямо в Сен-Реми де Прованс. Ника живет в двенадцати километрах от него, в деревне Эгальер. Мы едем по белым дорогам, окаймленным густыми зарослями камыша. Едем по аллеям платанов с пятнистыми стволами и по аллеям кипарисов. Издали видны Альпии — провансальские маленькие Альпы. Солнце клонится к закату, и все в освещении неописуемой красоты, какого-то розового и фиолетового, лавандового колорита. Маленькие усадьбы с каменными домиками в оливковых рощах и красных осенних виноградниках. Ольга оживленно щебечет:
