Бойтесь данайцев, даже дары приносящих. Вежливо поздоровавшись, я сел на диван. Не отказался от кофе. После расспросов о жизни, службе, семье и родственниках последовали вопросы о корабельном коллективе и порядках, царящих на крейсере.
Сжавшись до предела молекулы стокилограммовый врач на все вопросы отвечал кратко: нет, не знаю, не видел, неправда. Особист большой свирепел.
– Я знаю, что вы являетесь средоточием всей заразы на корабле. С вами вместе командир и командиры БЧ. У вас творится вакханалия. Вы... Я знаю, что вам послали представление на досрочное присвоение звания “капитан". У меня имеется свой источник информации... Мы можем...
Любая угроза, от кого бы она ни исходила, действовала на меня в режиме биостимулятора...
– Товарищ капитан первого ранга! Вы можете задержать мне звание, можете все. Но ... накажите свой источник информации за необъективность.
Будучи твердо уверенным в объективности источника, особист вежливо попросил доктора исчезнуть. После просьбы, едва касаясь ногами штормтрапа, измученный эскулап ласточкой слетел в баркас.
Немедленно по прибытии на крейсер, я пригласил в каюту командиров БЧ.
– Нас предали, товарищи. Мы в жопе.
И рассказал все об особисте большом и особисте маленьком. “Маленького” дружно осудили.
Почту доставил танкер “Ленинское знамя”. Запершись в каютах, моряки поглощали новости двухмесячной давности. Никто из читателей (не моряков) не поймет, что означает письмо от любимой. В море. Не поймет даже тот, кто “чувствует себя мужественным на улице... в плаще... в дождь...” (М. Жванецкий). Поэтому, и исходить сп…ой здесь не буду. Это свято – письма. Но ни с первой, ни со второй почтой командир писем не получил. Что это означает? Ответ на этот вопрос не даст ни один в мире моряк. И не надо.
Командиры кораблей в минуты печали всегда идут к доктору, хотя в минуты триумфа всегда о них забывают. Отпустим этот грех, т.к командиры – порождение нашей, выпестованной партией системы.Хочется сказать словами пропагандиста бля... системы. Командир корабля в горе своем находил отдушину в каюте НМС. Организация “отдушины” лежала на плечах врача. Утром он вызывал к себе лучшего корабельного кока, Акопяна и заказывал ему лучшие армянские блюда. К вечеру (по-военному в 22.00) они должны быть готовы. В 23.00 ежедневно в каюту доктора входил командир. “На перекур”. Вместо сигарет, которых у командира никогда не было, врач, памятуя присягу врача Советского Союза, предлагал командиру стол, сервированный Акопяном и... дары аптеки. Выпив первую чашку “бульона”, командир приступал к повествованиям о... О чем только он не повествовал. Даже принцесса с острова Гуам побывала в его постели, но... коварный посол СССР помешал размножению рода моряков Сергеевых. С каждым днем истории приобретали все более фантастический вид. Рот слушателя от медицины раскрывался все реже. И, наконец, челюсти начало сводить судорогой. Даже вдохновенное вранье приедается, как политзанятия. Несмотря на большое разнообразие тем.
Однажды истории затянулись до пяти часов утра . Я “клевал носом”, делая тонкие намеки оратору о том, что “пора и честь знать”. Настолько тонкие, что они становились прозрачными. Но... Наконец в шесть ноль ноль, я доставил командира в каюту и сам блаженно растянулся на коечке. Но... В 7.00 по корабельной трансляции разнесся голос командира:
– Еврей, бля...и мать... Стрелять... НМС прибыть в каюту командира. Мать и бля...
Будто выброшенный из пращи, в одних трусах я влетел в кают командира. Тот, держась за переборку, заплетающимся языком изрек. – Док, меня вызывает адмирал. Дай мне что-нибудь от запаха;
– Какой “запах”? Вы посмотрите на себя в зеркало! – воскликнул док.
Командир отнесся с пониманием к восклицанию доктора.
– Что ты предлагаешь, док ?
В данной ситуации неприбытие командира по вызову старшего морского начальника могло повлечь непредсказуемые последствия на командира. Вплоть до снятия с должности. К тому же причина в нашем случае была никак не уважительной. Это прекрасно понимали оба.
– Только сложная травма может оправдать вас, – решительно выпалил начмед.
– Уж не хочешь ли ты набить мне морду? – уставился недоуменно на него командир.
– Нет. Положитесь на меня.
Как мы уже знаем, док принимал решения мгновенно. Он подошел к телефону, набрал номер амбулатории и, услышав ответ дежурного, отдал распоряжение: – Немедленно принесите в каюту командира три гипсовых бинта.
Через минуту в каюту влетел терапевт, держа в руках указанное медимущество. Его озабоченный вид указывал на то, что здоровье командира ему далеко не безразлично.
– Владимир Николаевич, – обратился я к коллеге, – сейчас вы пойдете в рентген-кабинет, найдете там снимок с травмой коленного сустава, аккуратно обрежете его и нанесете колларголом фамилию командира и дату травмы... сегодня... в 6.00. Все ясно?
Терапевт все понял. Улыбнулся. Ушел.
Я быстро наложил гипсовую повязку на правую ногу командира, уложил “больного” в постель и объяснил ему суть предпринятого маневра. Последнее можно было и не делать, т.к “больной” все прекрасно понял и сам. А поняв меня, мгновенно уснул, или, как говорят на флоте, “вырубился”.
Проверив наличие рентгеновского снимка, записав случай “травмы” в амбулаторный журнал, я поднялся на ГКП и доложил о ЧП оперативному дежурному. А через пять минут эскулапа “драл” лично командир эскадры “за несвоевременный доклад о случившемся”.
Перефразировав известное выражение Энгельса (или Маркса) “все подвергай сомнению", опытный флотоводец любил повторять: “Все врут!”. А посему прислал на крейсер флагманского врача для проверки объективности доклада корабельного эскулапа.
Встретив “старшего начальника”, я, напустив на себя самый серьезный вид, продемонстрировал проверяющему R снимок, на котором четко виднелся “закрытый перелом головки правой большеберцовой кости с незначительным смещением отломков”, показал положенные записи в медицинских документах, однако, начальника удовлетворил этим не полностью. Флагман выразил желание взглянуть на больного лично. И, несмотря на мои жалкие протесты, прибыл в каюту командира. Могучий храп раздавался из спальни, что свидетельствовало о хорошо проведенном обезболивании. Однако, запах выбранного мной обезболивающего средства, наполнявший каюту ... Не “Шанель № 5”...
На вопросительный взгляд флагмана док, вильнув хвостом, ответил:
– Грешен. Налил пять капель.
– Пусть будет это на твоей совести, товарищ старший лейтенант
