— Она… помогает мне, — нехотя признается радист.
Кроме девушки не спит еще один, пятый пассажир.
Это инструктор. Он прыгать не будет. Он отвечает за десант. На земле перед вылетом мы разработали с ним технику сбрасывания. Десантник, присев на корточки перед открытым узким люком, должен ждать энергичного толчка в спину ногой. И все!
Я прыгал с парашютом, и не раз. Не скажу, чтобы это было очень легко — перебарывать в себе чувство страха перед высотой. Но чтобы тебя выталкивали пинком в спину?!
Дождь резко прекращается, и мы освобождаемся из облачного плена. Слева и сзади в чистом, умытом небе висит огрызок луны. Ее отражение бежит за нами по земле. Догадываюсь: болота. Значит, мы где-то возле Пинска. Ага, вот и река! Наверное, Припять. Вынимаю карту из-за голенища, ориентируюсь. Точно — Припять!
— Припять! — говорит Евсеев. — Через двенадцать минут будет Пинск. Обойдем?
— Справа сзади на нашей высоте вижу самолет, — докладывает Заяц. — Идет нашим курсом.
Впереди на земле медленно зажегся свет. Ясно — посадочный прожектор.
— Аэродром! — говорит штурман. — По кругу ходят самолеты.
— Эх, бомбочки бы сюда! — вздыхает Заяц.
— Хорошо бы! — соглашаюсь я.
Меня душит бессильная злоба. «Г-гады! Сволочи! На нашей земле!»
Оборачиваюсь. Самолет, очевидно Ю-88, идет с зажженными огнями. Если убавить скорость и дать ему возможность пройти над нами, можно отлично вспороть фашисту брюхо кинжальным огнем наших пулеметов.
Соблазн велик. Рука сама тянется к секторам газа. Обороты убавлены, скорость снижается. Глядя назад, поджимаю ножным управлением свою машину под фашистский бомбардировщик. Он нагоняет нас. Ближе, ближе! Ярко горят на крыльях огни. Вот он уже рядом, почти над нами. Мне уже видны его синеватые выхлопы моторов.
Заяц сказал нетерпеливым шепотом:
— Ого!.. Товарищ командир, команда будет?
Евсеев метнулся с кресла.
— Какая команда?! — заглянул в иллюминатор, увидел, понял. — Ты… Ты что, с ума сошел? Забыл, кого везешь, какое задание выполняешь?! Да за это нас, знаешь…
Я скрипнул зубами и резким движением бросил машину в сторону. Евсеев был прав, конечно, но до чего же обидно!
Пинск позади. Бежит луна по болотам. Тихо. Скучно. Борюсь со сном. Мы продвигаемся вперед долго, нудно, медленно. Мой палец почти застыл на карте: скорость его движения — один сантиметр за пять с половиной минут! А сколько у нас всего таких сантиметров! Пятьдесят пять! Или тысяча триста семьдесят километров в один конец…
Но время идет, пережевывая расстояние. Кобрин. Брест. Граница Польши. Я сбрасываю с себя дремоту. Наконец-то! Цель близка. Осталась самая малость — двести километров, или сорок пять минут полета. Сорок пять! Это и мало и много. Мало — если тебе предстоит еще и обратный путь. Много — если ты уже устал от монотонного гула моторов, от ночного бдения, от огненной боли в раковинах ушей, прижатых шлемофоном, от многочасового неподвижного сидения, от борьбы со сном. И я гоню, гоню от себя мысль, что нам еще лететь назад, так же долго, так же трудно, так же утомительно.
Цель близка. Всего… восемь сантиметров. Я успокаиваю себя мыслью, что мы идем хорошо, совершенно точно. Что мы вот-вот выйдем на речку, потом на озеро, потом на небольшой лесной массив. Там мы разыщем поляну, с четырех сторон которой нам замигают условным кодом огоньки карманных фонариков… От мысли, что мы можем и не выйти на эту речку, проскочим озеро и лесную полянку, нехорошо замирает сердце. А вдруг?! А вдруг?!
Нет, никаких «вдруг» быть не должно!
— Хорошо идем, — говорит штурман, — Сейчас будет железная дорога, потом речка. Заяц! Буди пассажиров, пусть готовятся.
Дальше все пошло стремительно быстро. Вильнула речка, проскочило озеро. Лес!
Мы смотрим во все глаза. Полянка! Нет, не та. Еще полянка! Опять не та. А вот и та! Четыре огонька замигали по углам. Наши! Наши! В глубоком вражеском тылу!
Снижаюсь, делаю разворот. Намечаю ориентир дня захода.
— Заяц, вы готовы?
— Готовы, товарищ командир. Парашютисты у люка…
Идем над самыми соснами.
— Внимание! — кричит штурман. — Приготовиться!.. — И вслед за тем у меня на доске ярко вспыхивает красная лампочка: — Марш!
— Готово!
Я скрениваю самолет и невольно восклицаю от изумления: факел уже горит!
Мне просто не верится. Да когда же он успел?
Последней прыгала девушка. Заяц тяжело задышал, будто это он склонился над черным проемом открытого люка, будто над его спиной повисла нога, обутая в унт…
Красная вспышка.
— Марш!
— О-о-о!.. — стонет Заяц. — Тебя бы так!.. Готово… Четвертый факел опустился на землю и угас. Все!
Я облегченно вздыхаю. Люди сброшены благополучно. Теперь тюки: девять заходов. Чувствую себя уставшим от нервной перегрузки. Сбрасывать ночью с малой высоты?! Ничего, ничего, сам виноват — напросился.
Еще один за другим девять заходов. Мне слышно в наушники, как кряхтит и ругается Заяц:
— Ч-черт! Тяжелый какой! Застрял…
Наконец-то все! Усилием воли стряхиваю с себя усталость. Ее нет. Ее не должно быть. Ведь нам еще предстоит обратный путь.
Теперь вверх! В высоту. В объятия попутного воздушного потока.
Возвращались мы розовым утром. Вставало солнце, переливалась бриллиантами росистая трава. Дремала Ока под туманным одеялом, а на хмурых опушках сосновых лесов блондинки-березки сушили свои косы.
К аэродрому подошли на бреющем полете. На старте стояла машина руководителя полетов и лениво, словно мухи, ползали люди. Один, коренастый, отошел в сторону и встал в позе Наполеона. Ишь ты — стоит. Надо его положить!..
Прижимаю машину к самой траве. Сейчас ты у меня, голубчик, поцелуешь землю.
Фигура ближе. Стоит?! Ах, ты!
Налетаем как вихрь. Не выдержал, плюхнулся. Ну вот это — другое дело!..
— Заяц, как он там?
— Отряхивается.
— Хорошо! Значит, поцеловал.
Лихо закладываю машину в глубокий боевой разворот, выпускаю шасси, сажусь. Рулю мимо старта к своей стоянке. Коренастый, смеясь, грозит мне кулаком. Вглядываюсь, и сердце мое обрывается: генерал! Командир корпуса Логинов…
Я зашел в штаб полистать свою летную книжку: все ли полеты записаны.
Июнь. Июль. Август… Книжка жжет руки. Каждая строка в ней — драма, трагедия, ужас. Каждая буква написана кровью. Тоскливо сжимается сердце: мы бьем врага, но враг-то… в нашем доме!
«Харьковский аэродром». «Курск, станция товарная». «Брянск, вокзал товарный». «Ржевская группировка». «Аэродром Болбасово». «Танки под Воронежем»…
Наши бомбы рвут родную землю! До чего ж обидно! Сорок второй год. Чаша весов часто склоняется на сторону врага. Против нас многие государства Европы. Их солдаты топчут нашу землю, убивают, грабят, жгут. Их родина далеко — там, за горами. Солдаты спокойны. Их семьи в безопасности. Русским их никогда не достать. Никогда!
