Что же касается Терлюка, то в драматургии этой истории ему предстояло появиться на сцене еще раз в последнем акте — после Сашиной смерти. Но об этом позже.
ТО, ЧЕГО НЕ дождался Борис, с избытком получил Ахмед: возможность сойтись с врагом перед всем миром, в зале суда, переполненном журналистами. Обвинения были нешуточными. Согласно Королевской прокуратуре, представлявшей интересы Российской Федерации, осенью 1999 года, когда российские силы вошли в Грозный, Ахмед сформировал вооруженную банду, на счету которой убийства не менее трехсот представителей правопорядка. Он также лично пытал человека по имени Иван Соловьев, которого заподозрил в том, что он осведомитель.
“Когда Соловьев отказался “признаться”, что сотрудничает с Федеральной службой безопасности, — утверждало обвинительное заключение, — Закаев достал пистолет, приставил дуло к мизинцу правой руки и нажал на курок, отстрелив Соловьеву палец. Затем он повторил то же самое с левой рукой, отстрелив еще два пальца”.
Закаев также обвинялся в том, что похитил и пытал двух российских православных священников.
Когда зачитывали обвинение, на лице судьи Уоркмана читался неподдельный интерес. Журналисты тоже слушали, затаив дыхание. Как защита справится с таким списком злодеяний? Ведь Закаев не мог рассчитывать на презумпцию невиновности — именно ему предстояло доказать, что обвинения эти сфабрикованы.
Защитник обратил внимание суда на то, что все свидетельские показания и заявления пострадавших датированы ноябрем 2002 года, то есть уже после ареста Закаева в Дании по обвинению в захвате театра на Дубровке. Но само это обвинение почему-то отсутствовало в запросе, поданном в Британию. По мнению защиты, это говорило о том, что новые эпизоды были срочно сфабрикованы, когда первоначальное обвинение развалилось.
После нескольких заседаний, на которых эксперты излагали историю российско-чеченского конфликта, настала очередь обвинений по существу.
Утром 24 июля в зале суда на Боу-стрит произошла сенсация. Защита объявила, что вызывает свидетеля — человека, показания которого фигурируют в российском обвинении. В деле, присланном из Москвы, его фамилия была вымарана черными чернилами будто бы из соображений безопасности, но защите удалось его разыскать и доставить в Лондон, чтобы он рассказал, как давал показания. Прокурор заявил протест. Он потребовал предъявления паспорта свидетеля, чтобы выяснить, каким образом тот попал из Чечни в Лондон: дескать, имеется подозрение, что он нелегально перешел российскую границу. Судья Уоркман отклонил ходатайство: он уже ознакомился с документами свидетеля, и претензий к нему нет.
Сидевший рядом со мной Саша Литвиненко сиял. Ведь это он, британский подданный Эдвин Редвальд Картер, летал в Грузию, чтобы доставить чеченского свидетеля к британским адвокатам Ахмеда.
Загадочного чеченца звали Дук-Ваха Душуев, это был тот самый человек, который утверждал в заявлении в российскую прокуратуру, что лично слышал, как Закаев распорядился похитить, а затем пытать двух священников.
Душуев оказался низкорослым лысеватым парнем лет тридцати-пяти. Он отвечал на вопросы с застывшей непроизвольной ухмылкой — частый симптом у тех, кому приходится рассказывать о пережитых пытках. 27 ноября 2002 года, когда Закаев сидел в КПЗ в Копенгагене, Душуева в Грозном задержали сотрудники ФСБ. Его привезли на базу федеральных сил в Ханкале и бросили в яму, наполненную до колена вонючей жижей, накрыв железной решеткой. Яма была слишком узкой, чтобы в ней присесть, и недостаточно глубокой, чтобы встать. В этой яме он провел шесть дней в полусогнутом состоянии, в наручниках, с надетым на голову мешком. Вытаскивали его из ямы только для допросов, на которых били по нескольку часов кряду, пытали электрическим током и угрожали перерезать горло, если не даст нужные показания. На шестой день пыток он согласился подписать заявление, что якобы в 1997 году, находясь в охране Закаева, слышал, как тот приказал похитить священников.
Душуева привезли в прокуратуру в Грозном, и следователь дал ему подписать заявление — то самое, которое потом оказалось в Лондоне с фамилией, замазанной черными чернилами. Затем его посадили перед кинокамерой, и люди в военной форме приказали повторить все сначала. 15 декабря это “интервью” показали по НТВ, назвав его фамилию и объявив, что это “репортаж специального корреспондента” из Чечни. Через два месяца Душуев получил условный срок за участие в “незаконном вооруженном формировании” и был освобожден.
Судья Уоркман назвал это “драматическим поворотом” дела. Он велел прокурору предоставить оригинал заявления Душуева без вымаранной фамилии. Он также потребовал объяснить, почему в обвинительном заключении не указано, как того требует закон, что в момент дачи показаний свидетель находился под стражей.
Второе кошмарное обвинение, которое заключалось в том, что Закаев самолично отстрелил пальцы Ивану Соловьеву, развалилось благодаря Анне Политковской, которая напечатала в “Новой Газете” репортаж из Урус-Мартана, родного города Закаева. По данным Политковской, свидетель обвинения, которого российская сторона привезла в Лондон с паспортом на имя Ивана Соловьева, в действительности был Виктором Александровичем Соколовым, а попросту Витьком, известным в Урус-Мартане «пьяницей, бичом и бомжиком». Он появился в городе в 1992 году, и уже тогда у него не хватало пальцев на руках, которые он “по пьяному делу отморозил”.
“Когда прошлой осенью спецслужбы и прокуратура побежали по Урус-Мартану в поисках «свидетелей преступлений» Закаева, они наткнулись на беспалого Витька. И за выпивку Соколов согласился им помочь”, - писала Политковская. По ее данным, Соколов потом признавался собутыльникам, что дал ложные показания.
Статья Политковской вышла в свет уже после выступления “свидетеля Соловьева” в суде, но адвокаты Закаева приобщили ее к делу в подтверждение тезиса, что весь эпизод с отстрелом пальцев сфабрикован. Версия Политковской объясняла, почему на перекрестном допросе Соколов-Соловьев совершенно запутался и выглядел крайне неубедительно. Судья Уоркман сидел с невозмутимым видом, но видно было, что он вне себя: ведь это был британский судья, не привыкший иметь дело с подложными свидетелями и показаниями, полученными под пыткой. По лицу королевского прокурора, который поддерживал обвинение, подготовленное российскими коллегами, шли красные пятна: было видно, что ему крайне неуютно.
Адвокаты решили не вызывать самого Закаева в качестве свидетеля. На протяжении всего многодневного разбирательства он молча сидел на скамье подсудимых с загадочным видом, напоминая сфинкса своим благородным, обрамленным львиной бородой лицом. Но все, что он мог бы сказать о подоплеке чеченского конфликта, об обращении с пленными чеченцами в российских тюрьмах и о своем политическом кредо противника терроризма изложили свидетели защиты, которых “Фонд гражданских свобод” доставил в Лондон: это были депутаты Госдумы Сергей Ковалев и Юлий Рыбаков, бывший секретарь Совбеза Иван Рыбкин, правозащитник Александр Черкасов, журналист Андрей Бабицкий. Против них выступила не менее впечатляющая команда свидетелей обвинения во главе с заместителем министра юстиции Юрием Калининым и заместителем генпрокурора Сергеем Фридинским. Никогда еще ситуация в Чечне так подробно не обсуждалась в суде.
