Большинство тех, кому грозит экстрадиция, никогда не обращаются к властям с просьбой об убежище. Как правило, это преступники, скрывающиеся от властей и часто живущие с фальшивыми документами. Согласно международным соглашениям, государства обязаны их вылавливать и выдавать в ту страну, где против них выдвинуты уголовные обвинения. В международных соглашениях, однако, четко прописано, что запрос на экстрадицию не может быть политически мотивирован. В тех редких случаях, когда за требованием о выдаче стоит политика, запрос можно оспорить в открытом суде.
Слушания по экстрадиции, однако, отличаются от обычного уголовного суда тем, что здесь не действует презумпция невиновности, и бремя доказательств лежит не на обвинении, а на защите. Кандидат на экстрадицию должен доказать, что запрос политически мотивирован или что в случае выдачи его ждут пытки, смерть или неправый суд. Иными словами, действует презумпция вины человека, которого иностранное государство обвинило в совершении преступления.
В тех случаях, когда объект запроса на экстрадицию одновременно является соискателем убежища, две юридические концепции вступают в диалектическое взаимодействие. Как правило, суды не выдают лиц, получивших убежище, поскольку на родине их, по определению, ждет неправый суд. А если человеку удается в суде доказать, что запрос на экстрадицию политически мотивирован, то это автоматически дает ему право на убежище.
Запрос на экстрадицию Закаева поступил до того, как он попросил у англичан убежища. Что же касается Бориса, то к тому моменту, когда Москва потребовала его экстрадиции, просьба об убежище уже больше года лежала без ответа в Хоум-офисе. Английское правительство специально тянуло с ответом, понимая, что предоставление убежища Березовскому уязвит Путина. Поступивший наконец запрос об экстрадиции в каком-то смысле облегчил жизнь британцам: в ожидании судебного решения правительство умыло руки. Теперь Москве можно объяснить, что решения и по Закаеву, и по Березовскому должен принять один-единственный человек — судья Тимоти Уоркман, а от правительства Тони Блэра решительно ничего не зависит.
2 апреля 2003 года Борис впервые предстал перед судьей. Тот взглянул на него поверх очков, определил сумму залога в сто тысяч фунтов — в два раза больше, чем Ахмеду, и назначил слушания на октябрь, сразу же после Закаева. Выйдя из суда на Боу-стрит, Борис напялил на себя маску с лицом Путина. Это был ответ на представление в Москве, где перед публикой выставили человека в маске Березовского в полосатом арестанском костюме. Комичное фото с ряженым Путиным перед зданием суда, окруженном полицией и журналистами, обошло все газеты, подчеркнув скандальность двух предстоящих процессов, которые обещали стать гвоздем сезона: опальный олигарх и опекаемый им “террорист” будут выяснять отношения с российским президентом в британском суде.
Лондон, 25 июня 2003 года. Владимир Путин прибыл в Великобританию. Это был первый после царя Николая визит российского главы государства. Программа началась проездом по лондонским улицам в королевской карете, окруженной почетным караулом конных гвардейцев в алых мундирах. При повороте на Молл — аллею, ведущую к Букингемскому дворцу, торжественный кортеж миновал небольшой кинотеатр, где в этот день “Фонд гражданских свобод” устроил показ “Покушения на Россию” — фильма о взрывах домов в Москве. Накануне активисты “Международной амнистии” доставили в российское посольство специальный пригласительный билет для Путина. Но высокий гость, сидевший в карете рядом с Ее Величеством, проехал мимо, не повернув головы в сторону кинотеатра.
РАССМОТРЕНИЕ ДЕЛ ОБ экстрадиции Ахмеда и Бориса тянулось с апреля по ноябрь 2003 года. Слушания в суде на Боу-стрит совпали по времени с нашим расследованием взрывов домов и с загадочными убийствами оппозиционных политиков и журналистов в Москве, о которых речь пойдет ниже. Это было время непонятных событий, неожиданных поворотов и странных совпадений, питавших череду конспирологических теорий, которые без устали выдвигал Саша Литвиненко. Невероятное в них переплеталось с необъяснимым, и у самых безобидных вещей непрестанно открывалось второе, а затем и третье дно. Каждый раз, приезжая из Нью-Йорка в Лондон, я чувствовал, будто погружаюсь в бесконечный детективный сериал, в котором я то актер, то зритель, а то и режиссер.
Одним из самых загадочных персонажей этой пьесы был человек по имени Владимир Теплюк (вернее, Терлюк, в фамилии которого русское “р”, превратившись в английское “пи”, транслитерировалось обратно на русский в виде “п”). На заседании суда 2 апреля, том самом, где для Березовского определяли сумму залога, а сам он надевал маску Путина, охрана олигарха — команда спортивных молодцов с кошачьими повадками, приобретенными во французском Иностранном легионе, обратила внимание на подтянутого высокого мужчину лет пятидесяти в сером пиджаке, с лицом, изборожденным ранними морщинами. Пару дней спустя, на Российском экономическом форуме, он снова вертелся неподалеку от нас. Охрана взяла его на заметку. Во время следующего заседания суда по делу Закаева Саша Литвиненко заметил, что человек этот разговаривает с одним из приближенных Бориса. Он представился Владимиром, бизнесменом из Казахстана, проживающим в Лондоне.
Когда Терлюк появился в суде в очередной раз, Саша набросился на него как вихрь и прижал к стене.
— Признавайся, — прошипел он угрожающе. — Кто тебя подослал?
Удивительно, но Терлюк тут же раскололся. Он работает на российское посольство, но хотел бы перейти на нашу сторону. Через несколько дней Саша привел его на встречу со мной в кафе “Старбакс”, что на Лестер-сквер.
Терлюк рассказал, что был завербован в КГБ еще во времена Брежнева, когда работал шофером в управлении делами Кремля. После развала Советского Союза он решил, что его отношения с Конторой закончились. Он затеял какой-то бизнес, но на него наехали бандиты, и пришлось бежать в Казахстан. Оттуда он в 1999 году перебрался в Лондон. На жизнь зарабатывал мелкооптовой торговлей. Его просьба о предоставлении убежища все еще рассматривалась в Хоум-офисе, когда в 2002 году к нему в парке подошли двое российских дипломатов, окликнувших его по старой оперативной кличке.
— Они потребовали, чтобы я на них работал, иначе сообщат о моем прошлом иммиграционным властям, и меня тут же вышлют. Я ведь не указал в прошении об убежище, что был связан с КГБ. У меня не оставалось выбора.
— И что же ты для них делал?
— Ходил в разные места, писал отчеты. На эмигрантские мероприятия. Или, например, им зачем-то понадобились подробности устройства одного большого универмага: парковка, служебные входы, грузовые лифты и так далее. Что же касается Березовского, то моя задача была познакомиться с кем-нибудь из вас, втереться в доверие и докладывать, о чем вы разговариваете.
