Другие отрицательные личные черты Брежнева, к сожалению, имели общественные последствия.
Много толков вызвал вопрос о приписанных Брежневу молвой материальных злоупотреблениях. Я не думаю, что есть основания, а тем более политический смысл затевать посмертно специальное расследование. Но поводы для сплетен и сам Брежнев, и особенно члены его семьи, несомненно, давали.
Например, его любовь сесть за руль автомобиля была бы не таким уж предосудительным «хобби» (он, кстати, имел права водителя-профессионала), если бы он не выбирал самые роскошные заграничные марки — «роллс-ройсы», «мерседесы» и т. д. И не был бы столь неопределенным статус этих машин, составивших вскоре целый автомобильный парк: то ли они принадлежали ему и членам его семьи, то ли эти машины казенные и он просто садился «из любви к искусству» за баранку. А также если бы Брежнев не давал зарубежной печати повода так широко обсуждать тему страсти советского лидера к роскошным автомобилям, говорить о том, что при встречах на высшем уровне он их одну за другой получает в подарок.
Стяжательство, наверное, гнездившееся где-то глубоко в натуре Брежнева (не говоря уж о некоторых членах его семьи), стало в последний период его жизни проявляться в особенно неприглядных формах, притом часто на глазах самой широкой публики. Знаменитым перстнем с бриллиантами, подаренным ему в Баку Г.А.Алиевым, он открыто, забыв обо всем, любовался на глазах у миллионов советских телезрителей. Москвичи, а вслед за ними и жители других городов и регионов узнавали о дачах, которые строятся для его сына и для дочки. Ну и, конечно, «царские охоты», о которых шло немало разговоров, так же как об «охотничьих домиках» (на деле больших домах, настоящих хоромах с зимним садом, бассейном и прочими атрибутами).
Много было фактов — а к ним добавлялось, естественно, еще больше вымыслов и домыслов, тоже подрывавших авторитет власти, авторитет руководства, авторитет партии. Все это было тем вреднее, что подавало дурной пример руководителям всех рангов, фактически утверждало вседозволенность.
И она достигла невиданных масштабов. Произвол обязательно связан со вседозволенностью. Наивно думать, что при «строгом начальстве» одно можно отделить от другого. И зря здесь ссылаются на времена Сталина, хотя тогда действительно все начальники смертельно боялись его, а он мог уничтожить, стереть в пыль просто из каприза или по самому неправдоподобному подозрению, а не то что из-за явного воровства и взяточничества. Во времена Хрущева правящая верхушка просто не успевала распоясаться — так быстро этих людей меняли.
Вседозволенность и отсюда особо благоприятные возможности для коррупции больших и маленьких начальников просто заложены в генетическом коде любой системы произвола. В этом смысле и сам застой, и все сопутствующие ему явления — логическое завершение, бесславный апофеоз сталинского тоталитаризма. Единственное, что мог в это привнести от себя Брежнев, — очень уж видный всем, беззастенчивый «личный пример» и не знавшие границ либерализм и попустительство в отношении особенно близких к нему людей — Щелокова, Медунова, Рашидова, Алиева и Кунаева.
Ну а если все дозволялось не только самому главному, но и целой группе окружавших его, узаконивались роскошные дома приемов и «охотничьи домики», дорогие подарки и всевозможные услуги тех, кто ведал дефицитом, такая система стремительно распространялась вглубь и вширь — на республики и их руководителей, затем на области и города, в чем-то на районы, а также на предприятия и хозяйства. Границы между дозволенным своим и недозволенным чужим стирались.
Ответственная должность превращалась нечестными людьми в кормушку, все дурное, что было в Москве, тут же дублировалось в провинции (и спецлечение, и специальные жилые дома, и столовые — все, вплоть до пресловутой «сотой секции» ГУМа, торговавшей импортным и отечественным дефицитом).
Позволю себе в связи с этим несколько отвлечься. К политическому произволу, всевластию и бесконтрольности начальства поразившие нас, как тяжкая болезнь, коррупцию, материальные злоупотребления, хищения и взятки все же, наверное, с водить нельзя. Мне кажется, эта болезнь точно так же заложена и в «генетическом коде» административно-командной системы хозяйствования, берущей свои начала в «военном коммунизме».
Даже сейчас в дискуссии о путях экономической реформы и рынке делаются попытки связать все проявления: коррупции с капитализмом — либо его пережитками, либо его подпольными формами, гнездившимися в «теневой экономике», либо с самими рыночными отношениями. На деле это не так. Хотя капитализм не даст гарантии от коррупции и «беловоротничковой преступности», не спасает от многочисленных скандалов, он все же не связан так органически с коррупцией, как административно-командная система. Система, где, с одной стороны, все является «общим», а значит, «ничьим» и снизу до верху рождается соблазн что-то от этого «общего» себе присвоить. А с другой стороны, создается огромный (во многом паразитический) аппарат, который «дает» или «отбирает», «разрешает» или «запрещает», всем распоряжается, может каждого выбросить с работы, понизить в должности, часто даже бросить и тюрьму или, наоборот, возвысить.
Отсюда следует вывод: как ни важно усиливать борьбу правоохранительных органов и общественности против коррупции, без ликвидации административно-командной системы настоящего успеха такая борьба никогда не принесет.
Я не берусь оценивать материальные издержки всей этой усилившейся в годы застоя и далеко еще не изжитой и сейчас практики — они, наверное, достаточно велики. Но еще более тягостными были моральные издержки: углублявшееся расслоение общества, рост озлобления постоянно сталкивавшегося с трудностями большинства против «избранных», тех, кто пользовался благами и привилегиями, обладая и привилегией безнаказанно присваивать себе незаработанное. Закладывались мины социальных конфликтов, падения авторитета партии, правительства, всего руководства, а также — в виде естественной реакции — правого и левого популизма.
Во всех неблаговидных делах, которые удобряли почву для массового недовольства, немалую роль, как уже отмечалось, играла семья Брежнева. Конечно, трудно спорить с аргументом, что это не снимает ответственности с него самого — ведь он не только терпел, но, может быть, и поощрял дурные нравы членов семьи, прежде всего детей. Наверное, это так. Но я не хочу искать виноватых, а просто констатирую факт: от семьи, от многочисленных родственников, а также от близких к ним людей, тянувшихся за Брежневым шлейфом с Украины, Молдавии и других мест его прежней работы, шло что-то дурное, растлевающее, усугублявшее многие его личные слабости и недостатки.
