Мы были с ним в одинаковом положении — ни его, ни меня не вызывали в следственный корпус, но я был уже осужден, а он только ожидал приговор.
— Ты знаешь, я все думал — рассказывать тебе о своем прошлом или нет? Твою историю я знаю, а меня ты ни о чем не спрашивал… У меня не совсем простая судьба, такое выпадает не каждому…
— Когда началась война, меня мобилизовали в первые же дни. Все делалось по законам военного времени… Еще в университете я получил звание лейтенанта. Теперь мне выдали форму с «кубарями», личное оружие, деньги и отправили на формирование. Война полыхала на громадной территории, не хотелось верить сводкам с фронта… Для всех это было самое трудное время — время НАЧАЛА… В этой общей неразберихе человек должен был принимать самые ответственные решения, чтобы не оказаться на обочине. Но кто мог знать их? Ведь у Войны свои законы и предугадать все невозможно. Шансов было больше у тех, кто успел отслужить в кадровой и усвоить армейские азы… Мне дали взвод, доверили людей — я понимал свою ответственность. Я родился на селе — это давало больше преимуществ для преодоления трудностей войны, но я не успел этого почувствовать, воспользоваться этим. У меня было личное оружие, но и оно не сработало в трудную минуту, чтобы свести счеты с жизнью. Все это минусы, мои промахи…
Он умолк, а мысли продолжали работать «про себя», чтобы высказать наиболее важное. Я не перебивал.
— Ты ведь знаешь плен не по рассказам. Тебе в какой-то мере повезло… То был уже сорок второй. Поэтому ты выжил и вернулся. Судьба пощадила тебя, но безжалостно обошлась с теми, кто оказался в плену в первые месяцы войны — это время «косило» пленных больше, чем пули и снаряды на фронте… Когда рядом ежедневно умирают люди и ты знаешь, что завтра на их месте будешь ты сам, возникают мысли, как избежать этого. Варианты с побегом я серьезно не воспринимал; не раз видел, как они заканчивались, чаще всего беглецы попадали под автоматные очереди или же становились добычей разъяренных псов…
— И вот посетила меня мысль, за которую я ухватился, как утопающий.
— Знаешь, что это была за мысль?
— Я решил заработать право на жизнь знанием немецкого. В университете, как и в школе, я продолжал изучать язык — в те годы он был более престижным. Я преуспевал в подготовке и после окончания университета мог читать и переводить книжные тексты, газетный материал… Но я не знал, как практически сделать это.
— Я задумал попасть к коменданту лагеря — от его решения будет зависеть моя жизнь… Мне нужно было выбраться из общей массы и попасть на работу, где знание языка могло принести какие-то преимущества. Сделанный шаг помог избежать участи многих пленных: я выжил, но последующее отрезало все пути и надежды на возвращение.
— Значит, ты попал, куда стремился? А потом?
— Мой расчет выжить оказался правильным — немцы взяли меня уборщиком в казарму. Теперь я уже не был голодным и верил, что доживу до лучших времен… Но случилось непредвиденное.
— В лагерь приехала группа офицеров Вермахта допросить нескольких военнопленных. Какие у них были разговоры с комендантом, не знаю. Меня вызвали к нему, чтобы выяснить возможность моей пригодности к оперативной работе с русскими военнопленными. Мое образование, знание языка, хороший отзыв о работе предопределили выбор.
Он умолк, перебирая, видимо, в памяти последующие шаги.
Из всего услышанного я не мог представить лишь разговор с комендантом. О чем они могли договариваться? Может быть, то были обоюдные авансы?
Я ничего не сказал по этому поводу, вспомнив библейское: «не судите, да не судимы будете». Но вслух сказал:
— Это и был тот крючок, на который ты попал по доброй воле?
— Да… с этого все началось.
Он стал сотрудником фронтовой разведки, осуществлявшей допросы военнопленных в зоне военных действий и в прифронтовой полосе.
О характере работы он предпочел не рассказывать. Я понял, что ему приходилось допрашивать бойцов и командиров Красной армии и оформлять необходимые документы. Работа продолжалась более двух лет.
По сведениям наших служб, она требовала разных подходов. Органы дознания могли применять любые средства для получения нужных сведений. Как ее осуществлял оберлейтенант Шмидт, осталось на его совести. Служил он Верой и Правдой своим «покровителям» до самых последних дней войны, когда войска двух Украинских фронтов завершали освобождение восставших пражан.
Геращенко-Шмидт уходил на Запад с отступающими частями, рассчитывая на скорую встречу с англо-американцами, чтобы сдаться в плен.
Но операция по освобождению Праги была настолько стремительной и скоротечной, что отступающие части не успели осуществить прорыв, были разгромлены и тысячи солдат и офицеров попали в плен.
Оберлейтенант решил затеряться среди уходящих на Запад беженцев. Свой офицерский мундир сменил на гражданское платье, используя при движении в зону союзников безлюдные проселочные дороги.
Однажды ночью его задержала советская контрразведка. Потребовали документы — их не оказалось. Геращенко назвал первую попавшуюся фамилию. Так он оказался в лагере перемещенных лиц и оттуда надеялся попасть в Германию, сообщив администрации вымышленный адрес. Однако по неизвестным причинам, его перевели из гражданского лагеря в лагерь военнопленных.
С каждым днем заветная цель выбраться из лагерной зоны становилась все более проблематичной. И наступил день, когда вместо желанной Германии, он оказался на Урале в одном из военнопленных лагерей Тавдинского лесоповала.
Украинец Геращенко становится немецким военнопленным в Советском Союзе с вымышленной немецкой фамилией!
Наступает, в который уже раз, новый виток конспиративной игры, в надежде не промахнуться в последний раз и обрести, наконец, свободу и независимость после ужасной войны.
Хорошо усвоив психологию людей, пройдя через сложные сплетения человеческих отношений, он вновь обращается к известным испытанным методам. Он усвоил житейскую истину: «если хочешь добиться успеха — выбирайся из общего котла». Когда ты в общей массе, тебя трудно заметить, и участь твоя незавидна. Когда ты на голову выше остальных и тебя заметили, ты на коне, и жизнь уже будет зависеть от твоих способностей, от умения использовать их.
Он решил выделиться среди «собратьев»-военнопленных способностью говорить по-русски.
Нужно было не только заговорить, но и обратить на себя внимание. Это должно стать темой обсуждения у пленных немцев и русского лагерного начальства.
Феномен Геращенко снова возымел завидный эффект — «разбитной» фриц стал предметом разговоров. А начальник лагеря, капитан или майор по званию, проникнув к нему особым чувством симпатии, решил доверить легкие санки и горячего скакуна.