311
Речь идет об О. Мандельштаме. Поэт владел немецким, французским и английским языками, занимался литературными переводами. Эта работа выручала его в период, когда собственное творчество было под запретом. В 1925 г. вышли переводы поэта с французского — Жюль Ромен «Кромдейр-старый» и «Обормоты», Лефевр Сент Оган «Тудиш», с немецкого — Макс Бартель «Завоюем мир!» (Избранные стихи). А.А. Смольевский так говорит об отношениях своей матери и Мандельштама: «Ни Мандельштаму, ни его жене, ни его брату Ольга Александровна, по-видимому, не раскрывала своего сокровенного внутреннего мира и не посвящала их в свою поэзию прежних лет, взращенную в уединении, на внимательном самоанализе, сперва светлую и восторженную, а затем все более проникнутую пессимизмом, разочарованием чувством безвыходности и тоской. (Вообще о ее стихах знали очень немногие друзья, потому что поэзия была для нее средством выражения своих переживаний; себя она считала поэтом…») (Смольевский А.А. Ольга Ваксель…С. 166). Подтверждение сказанному А.А. Смольевский находил и в высказываниях брата поэта: «Евгений Эмильевич Мандельштам также не раз говорил мне: “Осип ведь не знал, что Лютик пишет стихи”. По-видимому, это правда. В самом деле, когда они встречались в Коктебеле в 1916 г., Лютик еще только робко начинала их писать, в 1920-21 годах, в период занятий в группе Н.С. Гумилёва в Институте живого слова, она с Мандельштамом не виделась, а ко времени возобновления знакомства с Мандельштамом, к 1924 году (точнее к началу 1925 г. — Е.Ч.), у нее уже наступил длительный перерыв, который продолжался до зимы 1930-31 года, пока на ее пути не встретился норвежец Христиан Иргенс-Вистендаль, ставший предметом стихов последнего периода ее жизни, сохранилось около 150 ее стихотворений)» (коммент. А.С. см. коммент. к стихам О. Ваксель).
Хазина Надежда Яковлевна (1899–1980) — жена (с 1921 г.) О. Мандельштама, мемуарист, писатель. Получила гимназическое образование в Киеве. Занималась живописью у А.А. Экстер, открывшей в Киеве в 1918–1920 гг. собственную студию. В начале 1940-х годов сдала экстерном экзамены в университете, позже защитила диссертацию. В период кризиса семейных отношений Надежда Яковлевна была готова, по ее признанию, уйти от мужа. Ее намерение заняться живописью вызвало такую реакцию поэта: «О. М. напрасно мне объяснял, что если я не работаю, то только потому, что мне нечего сказать» (цит. по: Мандельштам Я. Об Ахматовой. С. 155). А.А. Смольевский так говорил о ее более позднем отношении к опытам рисования: «В начале 1969 года, приехав в Москву… я ненадолго забежал к Надежде Яковлевне. У нее была однокомнатная квартира в первом этаже;… в комнате были развешаны какие-то довольно заумные акварельные рисунки, что-то вроде Фалька, Шагала, Кандинского, Филонова, Натальи Гончаровой. На мой вопрос, художница ли она, Н[адежда] Я[ковлевна] сказала мне, что то были грехи юности, теперь она занимается английской литературой» (Восп. А. С. Л. 54). Это замечание не позволяет понять, чьи произведения А. А. Смольевский видел в ее квартире. Ей принадлежали, в частности, полотна В.Г. Вейсберга и P.P. Фалька (сообщено П.М. Нерлером).
С осени 1924 г. до конца 1925 г. Мандельштамы жили на ул. Большая Морская, в д. 49, кв. 4. Описание одной из двух комнат, которые Мандельштамы снимали в квартире Марадудиных, сохранилось в архиве П.Н. Лукницкого (см.: Слово и судьба. Осип Мандельштам: Исследования и материалы. М., 1991. С. 112). Марадудина Мария Семеновна (1888–1960) — актриса, первая женщина-конферансье. Работала в различных театрах, на ленинградской и московской эстраде до начала 1930-х годов.
Единственная встреча А. А. Смольевского с Н.Я. Мандельштам состоялась в феврале 1969 г. (см. примеч. 313). Впоследствии он так передавал свое впечатление о вдове поэта: «Надежда Яковлевна была уже седа, одета в какое-то довольно короткое старое платье, стоптанные туфли на босу ногу; ноги, как я заметил, были кривоваты, но вовсе не так уж сильно; зубы, хотя во многих местах запломбированные, но свои. В общем, она была некрасива и вид у нее был, скорее, недобрый; на ведьму она похожа а все-таки не была, а в молодости вполне могла быть laide mais charman[te… — некрасивой, но привлекательной (фр. — Е. Ч.)]. Мы разговаривали очень мило, и я никак не мог ожидать, что она через несколько времени в своей “Второй тетради” разразится таким потоком измышлений в адрес Лютика и бабушки Юлии Федоровны» (коммент. А. С. Об этом см.: Смольевский А.А. О. Ваксель… С. 167). Описание внешности Н.Я. Мандельштам сохранили воспоминания ее подруги: «Ее ярко-голубые, большие, со странными зрачками глаза были самыми красивыми в семье, но ее резко выдающиеся вперед зубы, огромный рот, крючковатый нос и кривоногость, да еще большая отвислая грудь, делали ее, первый взгляд многих, почти уродливой» (Герштейн Э. Мемуары. СПб., 1998. С. 405).
Об этой особенности натуры жены поэта поведал и А.А. Смольевский, сославшись на осведомленность ее близкой подруги Е.К. Лившиц (см. примеч. 242). «Екатерина Константиновна знала также от Надежды Яковлевны, что у той до замужества был период бурного увлечения какой-то известной киевской пианисткой (“у них был пылкий лесбийский роман”). А Лютика она определяла, как натуру пассивную, легко поддающуюся и одновременно холодную» (коммент А.С.).
Эту тему неоднократно обсуждал А.А. Смольевомский с Е.К. Лившиц, подругой юности Н.Я. Мандельштам. «Екатерина Константиновна Лившиц вспоминала, как однажды (это было в 1924 или в 1925 году) Осип и Надя сидели у нее в гостях, все были заняты рисованием. Вдруг Осип поднялся и сказал, что ему нужно позвонить в редакцию газеты. Он отправился в швейцарскую и оттуда позвонил, потом снова зашел к Лившицам и объявил, что его ждут в редакции. Надя потом уверяла, что, проходя мимо нее, он с сожалением прошептал: “Бедная!” — и удалился. Когда он снова появился через несколько часов, Наде стало ясно, что он ходил не в редакцию, а на свидание с Лютиком. Многое в линии поведения Лютика Надежда Яковлевна объясняла вмешательством бабушки Юлии Федоровны. Она говорила: “Нет, тут не Лютик, это ее мать!”» (коммент. А. С.).
Человеческое восприятие, и женское в частности, творческой личности подчас неоднозначно в силу разделения душевного и материального (плотского). П.Н. Лукницкий передавал следующую реакцию А.А. Ахматовой на ухаживание О.Э. Мандельштама: «Он мне был физически неприятен, я не могла, например, когда он целовал мне руку» (цит. по: Слово и судьба. С. 115).
