Обстановка, в которой проходила конференция, была почти сказочной: это был величественный Ливадийский дворец – расположенный в курортном городе Ялта на берегу Черного моря дворец царя Николая II с 50-ю комнатами. Во время оккупации Крыма дворец был сильно поврежден немецкими войсками, однако русские восстановили его, насколько это было возможно. Одним из недостатков здания был серьезный недостаток туалетов, чем была очень недовольна американская делегация18. Этот недостаток удобств затронул даже самих руководителей трех держав. Кэтлин Гарриман, сопровождавшая своего отца на конференцию, писала Памеле Черчилль, что в один из дней конференции во время перерыва в заседании Сталин быстрым шагом вышел из конференц-зала в поисках уборной: «Д.Д. [Дядюшке Джо] показали туалет, но он сразу вышел – это была умывальная, туалета там не было. К тому времени расположенную поблизости уборную уже занял премьер-министр, и наши ребята из посольства отвели Сталина черт знает куда – вниз по коридору, где был следующий оттуда туалет. В этой неразберихе сталинские офицеры НКВД разминулись, и начался хаос – они начали носиться туда-сюда, перешептываясь между собой. Думаю, они решили, что американцы устроили похищение или что-то в этом роде. Через несколько минут в дверях появился невозмутимый Д.Д. и порядок был восстановлен!»19
Как и на Тегеранской конференции, лидеры «Большой тройки» проводили двухсторонние встречи и трехсторонние пленарные заседания. Для Сталина первым пунктом программы 4 февраля 1945 г. стала встреча с Черчиллем. К этому моменту советские войска и войска союзников уже сражались в Германии, и главы государств обменялись мнениями о развитии боевых действий20. Затем Сталин встретился с Рузвельтом и имел с ним более продолжительный разговор, в ходе которого оба продолжили критиковать де Голля, как и во время Тегеранской конференции21. Первое пленарное заседание началось в 17:00 в тот же день. Сталин предложил Рузвельту открыть заседание, что тот и сделал, заявив, что участники конференции уже хорошо понимают друг друга и должны беседовать откровенно. Пленарное заседание затем приняло форму обмена информацией и мнениями по поводу военной ситуации на разных фронтах22.
Обсуждение политических проблем в Ялте началось на втором пленарном заседании, 5 февраля. Главной темой было будущее Германии, и Сталин очень настаивал на том, чтобы страны более четко выразили свое намерение расчленить Германию. «Видимо, все мы стоим за расчленение Германии, – сказал он Рузвельту и Черчиллю. – Но нужно это оформить в виде решения. Он, товарищ Сталин, предлагает принять такое решение на сегодняшнем заседании». Напомнив о встрече с Черчиллем в Москве в октябре 1944 г., Сталин отметил, что из-за отсутствия Рузвельта было невозможно принять решение о расчленении Германии, но он «хотел бы знать, не пришло ли время для решения этого вопроса?». Еще через некоторое время Сталин прервал Черчилля и спросил, «когда же союзники поставят вопрос о расчленении Германии перед новыми людьми в Германии? Ведь этого вопроса нет в условиях капитуляции. Может быть, добавить в условия капитуляции статью о расчленении Германии?». Отвечая на предложение Рузвельта передать этот вопрос на рассмотрение министров иностранных дел трех стран, которые должны были подготовить план такого проекта, Сталин сказал, что можно было бы принять это «компромиссное предложение», однако «нужно прямо сказать, что мы считаем нужным расчленить Германию, поскольку все мы за это стоим». Продолжая эту мысль, Сталин сказал: «Второй пункт решения должен заключаться в том, чтобы в условиях капитуляции добавить пункт о расчленении Германии без указания, на сколько частей. Он, товарищ Сталин, хотел бы, чтобы о решении расчленить Германию знала та группа лиц, которой будут предъявлены условия безоговорочной капитуляции. Союзникам важно, чтобы любая группа, будь то генералы или другие лица в Германии, знала, что Германия будет расчленена. Товарищу Сталину кажется рискованным план Черчилля не говорить руководящей группе немцев о расчленении Германии. Было бы целесообразно сказать им об этом заранее. Нам выгодно как союзникам, чтобы военная группа или правительство не только подписали условия капитуляции, выработанные в Лондоне, но и подписали условия о расчленении Германии с тем, чтобы это связало население. Тогда население легче примирится с расчленением».
В итоге Сталин согласился, что было бы неразумным заранее обнародовать планы о расчленении Германии, однако продолжал требовать более ясного выражения позиции союзников и включения расчленения в условия капитуляции: «Сталин далее говорит, что можно было бы принять решение, первый пункт которого гласил бы: «Расчленить Германию и учредить комиссию для разработки конкретного плана расчленения». Второй пункт решения гласил бы: «Добавить к условиям безоговорочной капитуляции пункт о расчленении Германии без упоминания о числе частей, на которые она будет расчленена»23.
Далее участники совещания перешли к обсуждению того, следует ли предоставить Франции одну из оккупационных зон в Германии. Сталин выступал против, утверждая, что французы этого не заслужили и что такое решение приведет к тому, что другие страны-союзники тоже потребуют свою долю оккупационной зоны. Уступил он лишь тогда, когда стало ясно, что французская зона оккупации будет выделена из американской и английской зон. В то же время Сталин продолжал выступать против включения Франции в состав Союзной контрольной комиссии по Германии, несмотря на возражения англичан о том, что было бы нелогичным предоставить Франции зону оккупации и не дать ей места в Союзной контрольно комиссии. Сталин, очевидно, не был готов продолжать дискуссию на эту тему, поэтому он перевел разговор на более удобную для него тему репараций и объявил, что Майский, который сидел рядом с ним, сейчас сделает доклад о советских планах по этому вопросу. Для Майского это было неожиданностью, и он шепотом сказал Сталину, что в советских требованиях по репарациям еще нет конкретных цифр. Молотов, который сидел с другой стороны от Сталина, вмешался в разговор, и было тут же решено требовать 10 млрд долларов репараций, а не пять миллиардов – именно такая минимальная сумма фигурировала во внутреннем обсуждении вопроса в советском правительстве до конференции24.
Майский, как ему и было приказано, сделал доклад, в котором в общих чертах осветил позицию Советского Союза по вопросу репараций. Во-первых, Германия должна выплачивать репарации не в денежной, а в имущественной форме. Во-вторых, Германия должна выплачивать репарации в конце войны – в форме массового изъятия из ее национальных запасов заводов, оборудования, транспорта и инструментов, а впоследствии – в форме ежегодных поставок продукции. В-третьих, Германия должна быть разоружена экономически репарациями, только пятая часть ее довоенной тяжелой промышленности должна остаться нетронутой. В-четвертых, репарации должны быть выплачены в течение 10 лет. В-пятых, для осуществления плана репараций экономику Германии должны в течение длительного времени строго контролировать Великобритания, США и СССР. В-шестых, все страны-союзники, которым Германия нанесла ущерб, должны быть удовлетворены путем репараций, при этом главным принципом должен быть следующий: страна, понесшая больше всего ущерба, должна получать больше всего выплат, однако это ни в коем случае не подразумевает полной реституции. Когда речь зашла о сумме репараций для Советского Союза, Майский решил перестраховаться и сказал, что она должна составлять не менее 10 млрд долларов. В заключение он предложил создать англо-американо-советскую комиссию по репарациям, которая должна встречаться в Москве для обсуждения подробностей плана.
