— «Лягушка».
Перед ним была прыгающая мина, которую десантники окрестили «лягушкой». Если человек чуть надавит на выступающие из земли три усика, то мина сначала подпрыгнет на метр от земли, а потом взрывается. Начинена она шрапнелью.
— Впервые с такой встречаюсь, чтоб ее… — виновато прошептал Кожин.
Но Жестов уже знал о таких минах. Неделю назад он ходил с разведчиками, и ему попались две такие.
Обезвредив «лягушку», Жестов спросил:
— Теперь все?
— Все. Проволоку перерезал.
— Тогда двинем назад.
Не успели они отползти и десяток метров, как послышался пронзительный свист снаряда. Кожин вдавил Жестова в землю и навалился на него. Снаряд разорвался близко. Осколки просвистели над саперами. Кожин дернулся и свалился с Жестова.
— Чего это ты вздумал меня прикрывать? — сердито зашипел Жестов, повернувшись к нему. — Я тебе не командир и не баба.
— Не болтай. Полезли дальше.
До окопов уже оставалось несколько метров, как опять просвистел снаряд. И снова Кожин прикрыл Жестова. Осколки пролетели, а он продолжал лежать, слегка оглушенный взрывом. Жестов некоторое время не двигался. Потом стряхнул с себя Кожина и повернулся к нему с желанием выругаться. С какой стати Кожин рискует ради него?
Кожин лежал неподвижно, Жестов тронул его за плечо и позвал:
— Никита Петрович…
Кожин поднял голову, простонал, и голова его опять бессильно упала.
Тогда, не теряя времени, Жестов взвалил его на спину и пополз.
В окопе Кожин очнулся, спросил:
— А ты целый?
— Ни одной царапины.
— Вот и хорошо… Днем с семьей встретишься… Мне встречаться не с кем.
— Куда тебя ранило?
— Первый раз в то место, на котором сидят… Сильно вдарило, крепче, чем под зад коленкой… Но терпимо, ползти мог… А второй раз по голове чем-то стукнуло… Крепенько…
Говорил он тихо, растягивая слова.
— Ах, какой ты, — укорил его Жестов. — Не следовало так.
Подошли санинструкторы. Когда Кожина положили на носилки, Жестов наклонился к нему и поцеловал.
— Прощай, Никита Петрович.
— Зачем же прощай? До свидания, Степа. Ты же пригласил меня в Новороссийск после войны! Я приеду.
— Буду ждать.
И только его унесли, как все кругом загрохотало и осветилось. Это взревели на том берегу пушки разных калибров. Малая земля задрожала и закачалась. По бухте заметались лучи вражеских прожекторов.
— Началось! — радостно воскликнул кто-то.
Все, кто находился в окопе, стали обниматься. Их чувства в этот момент можно было понять. Наступает конец их семимесячной маяте на пятачке земли, они пойдут вперед. Малая земля соединится с Большой.
Вскоре открыла огонь и артиллерия Малой земли.
Радостно-взволнованный Жестов выглянул из окопа и посмотрел на бухту. Он увидел, как к молу мчались катера.
«Десантники рванулись в порт», — догадался он.
Ему вспомнился знакомый куниковец Кирилл Дибров, невысокий, но плотно сложенный моряк с добродушным лицом и веселыми светлыми глазами. Жестов познакомился с ним во время одной боевой операции, и с тех пор у них завязалась дружба. Когда куниковский отряд отправляли в Геленджик, Дибров пришел к Жестову проститься. Он тогда сказал: «В первый день освобождения Новороссийска встретимся. Приходи к зданию горсовета».
Помнит ли Кирилл свои слова?
Во всяком случае, Жестов придет. Чем черт не шутит, может, и встретятся.
В бухте вода кипела от разрывов вражеских снарядов. Жестов увидел, как загорелся один катер.
«На катерах куниковцы. Кому же быть иначе. Не сладко им приходится. Хотя бы Кириллу повезло», — обеспокоенно думал Жестов, жадно затягиваясь едким махорочным дымом.
Он поднял со дна окопа саперные ножницы и пошел докладывать командиру роты о выполнении боевого задания.
На рассвете через проходы, проделанные саперами, должны начать атаку морские пехотинцы 83-й бригады.
В марте поредевший отряд майора Куникова был отправлен в Геленджик на формирование. Там его преобразовали в отдельный батальон морской пехоты и пополнили новыми моряками. Командиром батальона назначили капитан-лейтенанта Василия Ботылева, который во время боев на Малой земле руководил одной из боевых групп,
Батальону присвоили номер «393». Но все стали называть его куниковским. Слава Куникова, его традиции жили в этом батальоне.
Все лето куниковцы готовились к новой десантной операции.
И вот настал вечер девятого сентября. Куниковцы погрузились на «морские охотники». На те самые, которые когда-то высаживали их на Малую землю.
Теперь они знали, где будут высаживаться.
Батальон был разбит на две группы. Первую группу, которая должна высадиться в районе управления порта, возглавил капитан-лейтенант Ботылев. Вторая группа под командованием командира роты автоматчиков старшего лейтенанта Райкунова получила направление на Лесную пристань.
В полночь корабли, обогнув мыс Дооб, вышли на исходный рубеж, заглушили моторы и стали ожидать условного сигнала.
Старший лейтенант Райкунов стоял на командирском мостике и с нетерпением посматривал на часы. Он заметно волновался. Как-то оно получится? Его рота должна водрузить на здании вокзала морское знамя. Не так- то просто прорваться туда. Вообще десант необычный, дерзкий по замыслу. Надо пройти ворота мола и высадиться в центре города, а там вдоль всей береговой черты у противника сильные укрепления Если первый рывок десантников после артиллерийской подготовки будет неудачным, то…
Райкунов сошел с мостика и стал прохаживаться по палубе, бросая взгляды на автоматчиков.
Около кормовой пушки стояли командиры отделений младший сержант Кирилл Дибров и старшина второй статьи Владимир Смаржевский и о чем-то оживленно разговаривали. Глянув на них, Райкунов невольно улыбнулся. Ему вспомнилось, что кто-то назвал их Патом и Паташоном. Наверное, так назвал их человек постарше, молодые не знают, кто такие Пат и Паташон. Когда Дибров и Смаржевский стояли рядом, то сравнение с известными в двадцатые годы киноартистами невольно приходило в голову. Дибров низкорослый, но плотный, а Смаржевский длинный и тощий. У Диброва круглое, добродушное лицо, у Смаржевского — скуластое, вытянутое. Но оба далеко не комики, а прославленные боевые командиры. Правда, они оба веселые, общительные парни и за острым словом в карман не лазили, как и подобает морякам. А Смаржевский вдобавок еще и одессит. А что такое одессит — каждый знает.
Райкунов подошел к ним и задал стереотипный вопрос:
