Четверг, 28 августа
Непонятное творится с нацией, давшей миру Гете, Шиллера, Канта, Вагнера. Куда девался ее идеализм, что сталось с ее нравственностью! Парламентеров забирают в плен, выкидывают белый флаг, а потом вероломно стреляют, бросают с аэропланов бомбы на неукрепленные города, пристреливают раненых».
«Павловск, 7 сентября
Моя муза упорно молчит. В переживаемое нами время требуется исключительное вдохновение: есть вещи, о которых лучше молчать, если не находишь силы сказать что-либо веское и важное».
В конце он осторожно и с надеждой пишет: «До сих пор, благодарение Богу, у нас хорошие вести о всех пятерых сыновьях и зяте».
Первым отправился на фронт старший сын Иоанн, первенец великого князя. «Благочестивый, любящий, вежливый, скромный, немного разиня, не обладающий даром слова, несообразительный, но вовсе не глупый и бесконечно добрый», – написал в дневнике отец о своем сыне. Иоанн окончил Первый кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище, был штабс-ротмистром лейб-гвардии Конного Его Величества полка. С 1908 года состоял флигель-адъютантом при царе.
Вечером 22 июля семья благословила Иоанчика и проводила на подъезде Павловского дворца. В этот вечер жена Иоанна, сербская принцесса Елена, предложила сложиться всей семьей средствами и устроить подвижной лазарет в первой армии, в которую она собиралась пойти медсестрой.
Затем пришла очередь следующих трех сыновей, трех гусар – Гавриила, Игоря и Олега. Перед отъездом братьями была получена повестка явиться в Зимний дворец на молебен. В Николаевский зал они вошли следом за царем. Здесь было много офицеров. Когда окончился молебен, царь объявил о начале войны и вышел с царицей на балкон. Огромная толпа людей, которая собралась на Дворцовой площади, опустилась на колени.
Из Зимнего дворца братья поехали в часовню Спасителя на Петербургской стороне. Оттуда – в Петропавловскую крепость, чтобы помолиться у могил предков и попросить «помочь быть их достойными на поле брани».
Они побывали и на Смоленском кладбище, на могиле Ксении Блаженной. В семье великого князя чтили эту святую, которая была частью души Северной столицы. Дома причастились в Павловской дворцовой церкви. Служил архимандрит Сергий, в церкви было пусто, и только какая-то простая женщина плакала в углу.
В субботу, 2 августа, простился великий князь с последним из своих сыновей, Константином, который находился на службе в лейб-гвардии Измайловском полку. Поставил его на колени, как и всех остальных, перед иконами в своем кабинете. Конечно, были слезы, потому что сжималось сердце от страха за детей.
И только Олег радовался: «Мы все, пять братьев, идем на войну со своими полками. Мне это страшно нравится, так как это показывает, что в трудную минуту Царская семья держит себя на высоте положения. Пишу и подчеркиваю это, вовсе не желая хвастаться. Мне приятно, мне только радостно, что мы, Константиновичи, все впятером на войне». Иоанну было 28 лет, Гавриилу – 27, Константину – 24, Олегу – 21, Игорю – 20. А с войны шли известия одно печальнее другого: погиб командующий 2-й армией генерал Самсонов. Он был подчиненным великого князя, его любили и ценили. «Если убит Самсонов, – с ужасом думал великий князь, – то и верны слухи, что Костя попал в плен». Сообщалось, что убиты измайловцы – Чигаев, Лялин, Кучевский. Все они играли в пьесе К. Р. «Царь Иудейский». И вот опять телеграмма из действующей армии без обозначения места и дня: «После вчерашнего кавалерийского боя потери такие: конной гвардии убиты Суворовцев, два Курганникова, Зиновьев, Два Каткова, Дубенский и Торнау. В Кавалергардском убиты – Карцев, Кильдишев, Сергей Воеводский. Конногренадеры – убит Лопухин. Уланы убиты: Каульбарс, Гурский, Трубецкой и Скалой».
И внизу он едва разобрал: «Их высочества живы».
Он вздохнул и распрямил плечи: «Мои дети должны быть живы. Бог спасет их, ведь я так старался воспитать их в чистоте и святости».
Он всегда понимал, что воспитание детей – это пробный камень для взрослого человека и для всего человечества, которое не очень-то научилось справляться с этой проблемой. Когда в семье должен был родиться ребенок, великий князь просил у Бога всегда одного – надежности и покоя в стране и уверенности в будущем маленького существа. Рождение детей – а их родилось в семье девять человек – он воспринимал как великий праздник. Бежал к себе в комнату, надевал свежую сорочку, белый китель, чтобы быть готовым к торжественному мгновению, когда малыша по русскому обычаю завернут в отцовскую сорочку и дадут отцу на руки.
Он знал, что ребенка нужно окружить прежде всего любовью. Константин Константинович хорошо помнил слова священника Иоанна Янышева, что даже бессознательная ранняя жизнь ребенка влияет на всю ее последующую. И счастлив бывает тот, кто с первых дней своих окружен нежностью и лаской. Будучи совсем еще молодым отцом, великий князь любил заглядывать в детскую комнату новорожденного.
14 сентября 1886 года, после рождения первого своего сына, он записывал в дневнике: «Ребеночка я сегодня видел только сонного. Маленький начинает обращать внимание на разные предметы. Солдат Калинушкин приходил печку топить, мальчик смотрел в его сторону. Калинушкин сказал ему: «Ваше высочество, приходите, помогайте мне печку топить!» Этот Калинушкин прелестный человек – он понятлив, ловок, услужлив и всегда весел. Я люблю его как родного, а он привязан к моему первенцу. Счастлив мой маленький, все-то его любят…»
Великий князь был крайне избирателен в том, что полезно детям, особенно в таких понятиях, как религия, трудолюбие, патриотизм, честь и достоинство, Особенно ценил семейный уклад – его считал первичным: это когда отец, мать, бабушка, дедушка, дети и даже родственники реализовываются каждый в своей роли, чтобы быть семьей, а не набором действующих лиц. На вечернюю молитву к детям приходили все вместе. Сыновья становились на колени перед киотом, читали молитвы очень серьезно и ответственно – отец этого требовал. Он считал, что православие, в отличие от более рационального западного христианства, сохраняет детскость, семейную связь и ставит каждого человека перед Богом в положение любимого чада. А если родители приучают своего ребенка обходиться без любви, то у него не будет других смыслов, кроме своеволия, обособленности, эгоизма. А его дети-князья вообще решат, что при их положении им не нужны старания ума и рук.
«Следует ли взять детей на военный парад?» – спрашивал однажды себя Константин Константинович. Он видел, как у детей захватило дыхание, когда по Дворцовой площади проходил взвод конной гвардии… «Не будет ли это баловством?» Но он все-таки взял их с собой. Не только для того, чтобы дети потом рассказывали о лихих конногвардейцах в
