Поэты Гнезда Феникса продолжали писать под своими именами, размышляя о человеке и фортуне, о любви, о счастье, о жизни и смерти. Но одновременно в Англии стали появляться сонеты, трагедии и комедии Уильяма Шекспира. В 1593 году вышел сборник поэтических произведений «Гнездо Феникса», посвященный благороднейшему Филиппу Сидни, а также труды самого Сидни. И в том же 1593 году появилась первая поэма Шекспира «Венера и Адонис». Поэты Уилтон-Хауза ко всем трем изданиям имели непосредственное отношение.
Конечно, все это смелые догадки. И пусть мы никогда не узнаем, кто играл основную роль во всей этой затее и кто принимал в ней участие, – важно, что это была попытка возрождения Человека и что она удалась!
Феникс возродился в Шекспире, навсегда сохранив тайну своего подлинного имени. Наверное, тогда никто и не думал, что через несколько веков эта тайна многим не будет давать покоя. Кто мог представить в XVII веке, что спустя 400 лет Шекспира будут изучать в школе, ставить в кино и театрах бесконечное количество раз? Что актеры будут идти по тернистому пути искусства с мечтой сыграть Гамлета?
Поэты Гнезда Феникса, выбрав себе это название, фактически определили свою судьбу – сгорать в пламени поэзии и борьбы и возрождаться вновь и вновь, «потрясая копьем» вечной Мудрости, приобщая к ней своих современников и потомков. Феникс стал символом английского Возрождения, объединив в служении Истине самых разных людей.
Смерть Шекспира в 1616 году не вызвала среди литераторов Англии особого отклика, несмотря на то, что его произведения в то время уже были популярны. Может, и это не случайно?
В 1623 году вышло в свет Первое фолио, в 1632 году – второй сборник шекспировских произведений, через восемь лет – третий. Уходили поэты, передавая друг другу, как факел, миссию Гнезда Феникса, сохраняя единство…
Последний венецианец Карло Гоцци
Лев Дьяков
В глухом уголке Венеции, на набережной Сан-Патерниано, стоит ветхий палаццо XVII века. Сероватая штукатурка, покрывающая фасад, местами облупилась, но, как и раньше, прекрасны его архитектурные линии, гармонично сочетание окон и изящных балконов – все говорит о том, что когда-то это трехэтажное здание выглядело совсем иначе. Четыре широкие арки, прикрытые затейливыми ажурными решетками, образуют первый этаж, стрельчатые окна второго и третьего выполнены из желтого мрамора, на фасаде портал с колоннами, украшенными каменными вазами. Над карнизом беломраморные статуи муз, ведь бывший владелец дворца граф Гоцци был великим поэтом и гениальным сказочником. Это он, Карло Гоцци, запечатлел в своих фантастических комедиях яркую праздничность и таинственность Венеции. Читателю его имя напомнит легендарную постановку Е. Вахтангова «Принцесса Турандот» или не менее известный спектакль В. Мейерхольда «Любовь к трем апельсинам».
Карло Гоцци
Гоцци родился в старинном прадедовском полуразрушенном дворце. Его отец, граф Джакопо-Антонио Гоцци, был типичным венецианским аристократом – непрактичным, легкомысленным, скептическим; мать Анджела Тьеполо отличалась высокомерным, властным характером. Главную роль в семье играл старший брат Карло – писатель и журналист Гаспаро Гоцци, женатый на известной поэтессе Луизе Бергали. После смерти их матери Луиза захватила управление всем имуществом графов Гоцци, и вскоре семья разорилась окончательно, а родовой дворец превратился в жалкий, запущенный дом, покрытый пылью и паутиной.
С детских лет будущий великий сказочник видел вокруг себя страшное оскудение, почти нищету, отчаянную борьбу за существование. Стремясь стать материально независимым, в 20 лет он поступил на военную службу, соответствовавшую его аристократическому происхождению, – отправился в Далмацию в свите генерального интенданта Венеции. Однако военная карьера пришлась ему не по вкусу, четыре года спустя он вернулся в Венецию и прожил там до конца своих дней, никуда уже не уезжая.
Дома его ждали полное разорение и нищета. Чтобы спасти остатки родового имущества, он вел судебные процессы, выкупал и ремонтировал заложенные дома и через несколько лет обеспечил своим близким сносное существование, а сам смог предаться любимому занятию – сочинению стихов.
Венецию XVIII века называют городом маски. Никогда и нигде больше жизнь не была так похожа на театральное зрелище: венецианцы тех времен чувствовали себя участниками какой-то бесконечной комедии, разыгрывавшейся на улицах и площадях, – и с радостью и страстью рядились и надевали маски в дни карнавала.
Жизнь в городе была вечным праздником. Известный историк XIX века Ф. Монье писал: «Венеция накопила за собой слишком много истории… и пролила слишком много крови. Она слишком долго и слишком далеко отправляла свои страшные галеры, слишком много мечтала о грандиозных предназначениях и слишком многие из них осуществила… После трудной недели настало наконец воскресенье и начался праздник. Ее население – это праздничная и праздная толпа: поэты и приживальщики, парикмахеры и ростовщики, певцы, веселые женщины, танцовщицы, актрисы, сводники и банкометы, все, что живет удовольствиями или создает их. Благословенный час театра или концерта – это час их праздника… Жизнь покинула огромные давящие дворцы, она стала общей и уличной и весело разлилась ярмаркой по всему городу…
С первого воскресенья в октябре и до Рождества, с 6 января и до первого дня поста, в день святого Марка, в праздник Вознесения, в день выборов дожа и других должностных лиц каждому из венецианцев было позволено носить маску. В эти дни открыты театры, это карнавал, и он длится… полгода… все ходят в масках, начиная с дожа и кончая последней служанкой. В маске исполняют свои дела, защищают процессы, покупают рыбу, пишут, делают визиты. В маске можно все сказать и на все осмелиться; разрешенная Республикой маска находится под ее покровительством… Маскированным можно войти всюду: в салон, в канцелярию, в монастырь, на бал, в Ридотто… Никаких преград, никаких званий. Нет больше ни патриция в длинной мантии, ни носильщика, который целует ее край, ни шпиона, ни монахини, ни дамы, ни инквизитора, ни фигляра, ни бедняка, ни иностранца. Нет ничего, кроме одного титула и одного существа – Синьор Маска».
Однако около 1755 года для каждого, кто любил эту комедию масок и видел в ней яркое проявление итальянского народного гения, настали печальные дни. Последняя комедийная труппа знаменитого арлекина Саки покинула родной город и в поисках заработков направилась в далекую Португалию. В театрах шли одни лишь трагедии аббата Кьяри, переведенные с французского, и пьесы Гольдони, подражающие французским.
