«После начала германо-русской войны, летом 1941 года, я попробовал убедить Японию вступить в войну против России, отказавшись от намерений в отношении Сингапура. Мне казалось важным, что Япония таким образом определится и не выступит, например, против американских Филиппин, что еще перед разгромом России может привлечь нам Соединенные Штаты в качестве нового противника».
Отец пишет, что Гитлер осыпал его «серьезными упреками по поводу соответствующей телеграммы в Токио», он рассчитывал «разбить Россию в одиночку». Как он сказал еще 20 июня 1941 года Хевелю? «Он хотел бы заглянуть на 10 недель вперед» — это могло означать лишь, что он надеялся по прошествии 10 недель суметь предвидеть успех кампании. Правда, в некоторой степени он отдавал себе отчет в риске, как, в частности, следует из уже процитированных выше записей Вальтера Хевеля[381]. 23 июня встречается странная запись: «Россия же по-прежнему знак вопроса». Отражаются ли в этой записи возражения отца в отношении войны с Россией, в которые Хевель в качестве представителя министра иностранных дел у Гитлера, естественно, был посвящен?
Здесь я хотел бы обратиться к часто задаваемому вопросу: почему Гесс полетел в Англию? До самого конца отцу не было ясно, знал ли об этом Гитлер. Как-то раз он сказал матери, «если бы я был уверен, что Гитлер знал об этом, я бы подал в отставку, потому что так внешнюю политику проводить нельзя».
Вполне возможно, конечно, что Гитлер подкинул Гессу идею, ничего не требуя от него прямо. Так или иначе, странно, что англичане засекретили протоколы его допросов вплоть до нынешнего столетия. Гесс, по-видимому, предложил конкретные темы переговоров с целью положить конец военным действиям. Как доказывают находки новых документов, он подведен к тому, чтобы считать такой полет многообещающим, также и сигналами с английской стороны[382]. Семья Гесса всегда придерживалась мнения, что британское правительство, а не русские, воспрепятствовало освобождению старика, не говоря уже о таинственных обстоятельствах смерти девяностолетнего 17 августа 1987 года, в то время, когда тюрьма в Шпандау управлялась британцами.
Как уже говорилось, я мог из бесед с родителями еще тогда заключить, что за мир с Англией германская сторона будет готова, если надо, воссоздать в определенных границах Польшу. Именно по этой причине Великобритания якобы начала войну, даже и не вспомнив о ней на ее более поздних этапах, когда Черчилль и Рузвельт отдавали Польшу Советам.
21 января 1941 года военный дневник ОКВ отметил: неизвестно, «настаивает ли фюрер все еще на осуществлении операции “Барбаросса”», после того, как Гальдер 18 ноября 1940 года, по завершении визита Молотова в Берлин, отметил, что «русская операция, по видимости, отставлена».
Еще раз укажем на стиль работы Гитлера. Великие деятели мировой истории часто хранили свои действительные планы и намерения при себе или вуалировали их. Это было верно в наше время как для Рузвельта, так и для Сталина. Это право может быть предоставлено также и Гитлеру. В этом состоит решающее затруднение ретроспективного изучения его мотивов. Бисмарк, как говорят, однажды заметил, что он никому не позволит заглянуть в последние извилины своего мозга. Поскольку никакого углубленного систематического обсуждения русского вопроса в кругу руководства Гитлера не было, выяснить его мотивы особенно трудно. Способность независимо выслушать противоречивые мнения компетентных советников, или даже выработать в совместных совещаниях различные представления, с тем чтобы учесть все аспекты проблемы и, приняв окончательное решение, терпеливо и убедительно мотивировать ответственных лиц, не была заложена в структуре личности Гитлера или атрофировалась ко времени принятия важнейших решений на рубеже 1940–1941 годов. Без сомнения, одна из причин катастрофы, вызванной Гитлером, коренится в этом его личностном свойстве.
В качестве следующей причины нападения на Советский Союз, естественно, всегда приводится так называемая «идеологическая» мотивация. Также и этот аргумент вполне находит поддержку не только в его книге, но и в его выступлениях как до прихода к власти, так и в качестве главы правительства. Строго антибольшевистский курс Гитлера содержал как внутри-, так и внешнеполитический аспекты. Внутри страны коммунистическая организация после прихода Гитлера к власти была быстро устранена. Внешнеполитически Советский Союз являлся компонентом нового европейского баланса сил, в котором — в соответствии с немецким представлением — в сотрудничестве трех западноевропейских держав Англии, Франции и Германии в качестве «piuce de rusistance» (букв. «кусок, который сопротивляется», «жесткий, неудобоваримый кусок, который не проглотишь», в переносном смысле, среди прочего, «очаг сопротивления») создавался противовес советской мощи.
Положение рейха, даже после успешной Западной кампании, не было консолидировано в той степени, чтобы Гитлер по идеологическим соображениям пустился в войну на два фронта. То, что после начала войны с Россией он воспользовался идеологическим моментом для пропаганды, еще не говорит против утверждения, что его решение напасть на Россию было вызвано не идеологическими мотивами. Еще 8 марта 1940 года Гитлер писал Муссолини:
«Россия со времени окончательной победы Сталина, несомненно, переживает изменение большевистского принципа в направлении национальной российской формы жизни, (…). Возможность установления приемлемого состояния между двумя странами (Германия и Россия) ныне несомненно дана. (…)
Если, однако, большевизм развивается в России в русско-национальную государственную идеологию и экономическую идею, то он представляет собой реальность, бороться против которой мы не имеем ни интереса, ни повода»[383].
В этом письме отражается убеждение отца после его переговоров со Сталиным — в Москве проводится традиционная имперская российская политика, так называемая «мировая революция» — как кстати пришедшийся инструмент — подчинена этой политике. Отец писал в Нюрнберге:
«Серьезную озабоченность фюрера вызывала возможность угодить в дальнейшем ходе войны в клещи Восток — Запад, быть вовлеченным в распыляющую людей и материал гигантского размаха войну на два фронта. Он надеялся, что сможет добиться облегчения на Востоке до того времени, когда англо-американский потенциал будет задействован на Западе.
Это являлось важнейшим соображением Адольфа Гитлера, как он мне объяснил после начала войны с Россией в 1941 году. Он решил атаковать в надежде устранить Советский Союз уже через несколько месяцев. Его ошибка в отношении потенциала России и американской помощи была роковой. Он и сам, однако, был не вполне уверен, так как ясно высказал мне тогда: (…) «Мы не знаем, что за сила скрывается за дверями на Восток, когда нам действительно придется распахнуть их».
