Шли темпом, заданным этим шустрым, худеньким, «быстрым на ногу» капитаном. Не было и обычных разговоров в строю – все были молчаливы и сосредоточенны.
Мы еще не дошли до берега, когда перед нами оказалось длинное строение, похожее на большой сарай, и наш сопровождающий капитан красным фонариком подал сигнал «Стой». Он попросил меня собрать командиров взводов и под прикрытием этого длинного то ли сарая, то ли склада, разрешил роте покурить, маскируясь, как говорили в таких случаях, «в рукав». Повел он нас, командиров, в находившийся невдалеке окоп.
Там нас ожидали невысокого роста майор в накинутой на плечи шинели и с палочкой (видимо, после ранения), как оказалось, представитель штаба дивизии, и еще один майор, комбат «стрелкачей», как называли у нас стрелковые части и подразделения. Они объяснили, что в этой траншее сейчас нужно рассредоточить бойцов роты, а затем нам необходимо, оставив здесь тяжелое оружие, перенести из лощины, которую покажут проводники, поближе, за это длинное сооружение, лодки, на которых и будем, как выразился тот майор, с палочкой, «брать Одер». Лодки взять из расчета одну на четверых. Когда я спросил, почему лодки заранее не подвезли сюда, он ответил: «Да продырявят же их снаряды, немцы часто бьют артиллерией по нашим ближайшим тылам». Это очень быстро подтвердили и сами немцы, нанеся короткий, но мощный артналет, как только рота заняла окопы. Хорошо, что успели, а то там, за сараем, не миновать бы нам потерь. «Вот теперь фрицы часа три будут молчать. Это время и нужно использовать для переноски лодок», – добавил майор.
Дали на каждый взвод провожатых, и повели взводные свои подразделения за лодками. Часа через полтора-два лодки перенесли за этот длинный сарай. Но они оказались столь тяжелыми, что некоторые из них приходилось нести вшестером. Пришлось за этими оставшимися плавсредствами посылать дополнительно несколько групп наиболее физически сильных штрафников.
Комбат сказал, что для меня у него припасена дюралевая лодка с веслами. На ней ходил в разведку их сержант и вернулся. Она счастливая.
Я попросил местного комбата помочь мне провести рекогносцировку берега – и своего, и немецкого. По ходам сообщения, а где они были засыпаны свежими взрывами от недавнего артналета (наш берег все-таки здорово просматривался с той стороны) – в обход этих мест, ползком да по воронкам пробрались мы в первую траншею, вырытую почти непосредственно на берегу, оказавшемся каким-то бугристым, местами пологим, местами возвышенным.
Сразу бросилась в глаза возвышающаяся вдалеке слева над водой длинная и высокая металлическая ферма большого железнодорожного моста через Одер. Судя по карте, железная дорога вела в довольно крупный городишко, название которого я запамятовал. Кажется, это был Кенигсберг-на-Одере. На большой карте еще в штабе нашего батальона я видел и Франкфурт, тоже на Одере. Какая же бедная фантазия у немцев, если даже городам своим не могут придумать оригинальных названий.
Подумал, что, хорошо обработав артиллерией и авиацией примыкающую к мосту немецкую оборону, можно было бы быстрее преодолеть Одер по этому мосту и захватить плацдарм. Комбат, словно угадав мои мысли, заметил: «Мост сильно заминирован немцами». Значит, другого выхода нет – нам остается одно: форсировать эту проклятую немецкую реку.
Изучив, насколько было возможно, местность, распределил траншею по взводам и тут же принял решение: взвод противотанковых ружей на реку не брать, пусть он во время нашего продвижения по воде отсюда, с этого берега, поддерживает нас, ведя огонь по немецким дзотам и другим огневым точкам, которые будут обнаружены. Такое же решение после некоторых раздумий я принял и относительно пулеметного взвода. Ведь и его вооружение (пулеметы системы Горюнова да еще один «максим») тоже было достаточно тяжелым, и едва ли наши «дредноуты» смогут выдержать на плаву и четырех человек, и пулеметы.
Жора Кузьмин, командир взвода «ПТР», втайне, по-видимому, обрадовался такому ходу дела, хотя вида и не подал. Да, думаю, если и радовался, то не столько за себя, сколько за взвод: ведь в него отбирали самых сильных и выносливых. Жора Сергеев же, помолчав немного, спросил, кто же будет моим заместителем вместо него, и предложил взять с собой хотя бы два-три пулеметных расчета. И тихонько, почти шепотом добавил: «Хорошо ли ты взвесил свое решение? Не пожалеешь, что без пулеметов пойдешь?»
Рассчитал я, куда примерно мы должны высадиться (если это нам удастся), и обрадовался, что мои предположения совпали с теми расчетами, которые провели в штабе дивизии, так как участок будущего плацдарма нам определили ниже по течению от того места, где мы располагались, метров на сто пятьдесят.
Исходя из этого, взводам пулеметному и «ПТР» определил позиции на правом фланге, здесь, на правом берегу, напротив того места, где предполагалось захватить плацдарм.
Моего «дублера» Николая Слаутина почему-то оставили при штабе штрафбата, не как меня при Бельдюгове во время боев за Варшаву и Альтдамм. А поскольку Георгия Сергеева я оставлял на этом берегу, то своим заместителем на время форсирования назначил лейтенанта Чайку, все-таки имеющего возрастное преимущество передо мной и определенный авторитет в роте.
День провели во второй траншее. Для бойцов он был, если можно так сказать, «днем отдыха»: кто занимался подготовкой оружия к бою, кому удавалось «компенсировать» предыдущую и предстоящую бессонные ночи. У нас, командиров, было больше забот: он, этот день, ушел на изучение нашего берега, определение мест, куда должны принести лодки, путей и способов их доставки к воде, а также установление сигналов. Все это мы определяли совместно с майором из штаба дивизии. С наступлением полной темноты (относительной, так как неподалеку от нас горел какой-то завод, да и осветительные ракеты фрицы иногда подвешивали высоко над нами) часов в двенадцать ночи, после очередного артналета, рассчитывая на пресловутую немецкую педантичность, командиры взводов повели своих бойцов за лодками. Пошли с ними и бойцы взвода «ПТР», хотя самим им лодки пока были не нужны, но чтобы не пришлось делать вторую ходку. Да и запас всегда нужен.
Часам к трем ночи лодки были на берегу, в том числе и та, которую держал в резерве и предназначал мне майор. Это была действительно легкая дюралевая лодка, с хорошими, дюралевыми же веслами, в которой и ходил в разведку тот сержант. «Геройская», в общем, лодка, несколько пулевых пробоин в ней были хорошо затампонированы, законопачены. Боевая лодка. Какую-то уверенность в благополучном исходе преодоления этой пугающе широкой реки лично в меня она вселила. Деревянные лодки, как я уже говорил, были тяжеловаты, сделаны, наверное, наспех не из хорошо высушенных досок (да и где их сушить-то на фронте!), но добросовестно проконопачены и просмолены. Воины бережно упрятали их за малейшими складками местности, бугорками и в неглубоких воронках.
