Генриетта. О, конечно, мой милочка, мы должны им быть очень благодарны, без них сегодня мы бы умерли.
Опять зубы на полку! — Член благотворительности. — Аудиенция и газеты. — Доставайте себе работу! — Ведь у вас есть приходский священник? — В порядке правил. — Опять длинная фигура. — Второй завтрак.
Сумма в 24 франка 55 сантимов не есть неистощимый капитал. Друзья, зная это, всячески старались достать работы, но нимало в том не успели. На другой день утром об обеде уже не помышляли.
— На этот раз нам придется положить зубы на полку, — Сказал Фридрих. — Как вы думаете, Адель?
— Я не знаю, у меня есть предчувствие. Я непременно чего-то добьюсь в этом отношении.
— Вы не будете иметь успеха. Когда кто-нибудь в несчастье, делай что хочешь, все ничего не выйдет.
— Все равно, зато мне не в чем будет упрекать себя.
Адель вышла и направилась к члену благотворительности. При виде роковой скамьи, на которой так недавно столько страдала, она содрогается, колеблется и едва не возвращается назад. Но нет еще полудня, ее должны принять… Вооружившись решимостью, она переступила порог.
— Куда вы? — останавливает ее неумолимый дворник.
— К барину.
— Еще раннее утро. Приходите в одиннадцать часов.
Адель приходит в одиннадцать. Войти можно. Она входит и после долгих ожиданий и дерзких расспрашиваний в передней получает наконец желаемую аудиенцию.
Член принял ее небрежно, сидя в кресле и читая ежедневный листок, одна статья которого вызывает у него улыбку.
— Что вам нужно? — говорит он.
Адель подробно описывает страшную картину своего положения. Член не прерывал все время своего чтения; уже минут двадцать прошло, когда он, бросивши газету на столик, проговорил про себя:
— По всем соображениям я перейду к Variete. (Вслух). А, вы тут, голубушка! Так вы говорите…
— Милостивый государь, я вымаливаю…
— Да, я вижу, в чем дело. Вы мать семейства?
— Нет.
— Вам нет шестидесяти лет. Вы чем-нибудь нездоровы?
— Нет.
— Вы молоды, у вас здоровые руки, чего еще нужно? Чтобы благотворительный комитет содержал вас и дал возможность ничего не делать?
— Я могу работать и ничего не желала бы лучше.
— Разве мы должны доставлять вам работу?
— Ах, милостивый государь, если бы вы были настолько добры; я в страшной нищете.
— Возможно ли комитету помогать всем таким, как вы? Есть у вас рекомендации? Знаете вы кого-нибудь?
— Нет.
— Подкрепите чем-нибудь вашу просьбу, а там посмотрим.
— Но, сударь, чем же я могу ее подкрепить?
— Разве у вас нет в приходе священника? Очень просто, принесите от него письмо.
— Это потребует времени, а я без хлеба.
— Тем хуже для вас. Я ничего не могу тут сделать.
— А пока что же со мной будет? Стало быть, я должна сделаться воровкой?
— Как вам угодно, но так в порядке правил. Затем нам не о чем больше толковать. Прощайте, прощайте.
Он встал и позвонил.
— Что же вы еще стоите? Вы, стало быть, меня не слыхали?
— Извините, — прошептала Адель, узнавая по длинным складкам его громадного халата ту личность, которая распоряжалась полицейскими.
Вошел лакей.
— Что прикажете?
— Скажите в кухне, чтобы подавали мой второй завтрак, и скорее, потому что я умираю с голода. Да велите к трем часам заложить карету.
— Барин отправится на биржу?
— Да, ступайте.
Адель стояла неподвижная и безмолвная.
— Ну если вы до завтра будете смотреть на меня, что вам от этого прибудет? Или вы хотите заставить меня вас вывести за плечи? Повторяю, ступайте к священнику.
Адели нечего было возражать. Негодующая и вместе смущенная, она проговорила:
— Благодарю вас; я последую вашему совету.
И она удалилась.
Священник должен быть сострадателен. — Канонисса. — Набожность. — Любопытство. — Какова духовная трапеза! — Пожалуйте в ризницу!
Адель направляется к священнику. «Если меня оттолкнут, — думает она, — ну так я себя не оттолкну, и если судьба все будет преследовать меня, вина будет не на моей стороне. Я испробую все средства спасения. По как приступить к этому священнику? В церковь я не хожу, он меня никогда не видал; еще, пожалуй, станет меня упрекать. Да и то сказать, не съест же! Это священник; они должны быть милостивы и человеколюбивы; религия повелевает им призревать всех. И притом, чего я прошу? Письмо, это так немного стоит. Нет, лучше умереть, чем опять идти к этому злому благотворителю…»
Продаваясь таким размышлениям, Адель подходит к дому священника; сторож указывает ей в конце двора крыльцо.
Адель направилась к нему и после долгого напрасного стучания толкнула дверь и вошла в залу, где на буфете разложены были разные пирожки и сласти. Кругом суетились и бегали туда и сюда несколько женщин.
— Вот так лучше.
— Нет, вот так.
— Вид превосходный.
— Что вы скажете о моей меренге[8]?
Все они так были озабочены, что Адель приблизилась, не будучи замеченной.
— Да посторонитесь, вы мешаете. Вот чуть было не изломали миндальное пирожное!
— А вы зачем здесь? — последовал вопрос.
— Вам что-нибудь нужно? — спросила канонисса, по-видимому, распоряжавшаяся всеми этими приготовлениями, — Машенька, спросите, что им угодно?
Девица Мария подошла к Адели.
— Что вы желаете?
— Я желала бы иметь честь переговорить с батюшкой.
— Если у вас что-нибудь очень нужное, вы можете сообщить мне; это все равно, как бы ему самому; я передам ему в точности. Быть может, это относительно какой-нибудь требы или но вашему личному делу?
— Мне нужно наедине поговорить с ним.
— Наедине?.. О! Но так не разговаривают с батюшкой.
— Напишите ему просьбу об аудиенции, и если он захочет принять вас, он вам ответит.
— Он ответит, но завтра уже будет поздно.
— Когда вы так спешите, то, мне кажется, можете поверить мне ваше дело.
— Я могу его передать только священнику.
— А, это другое дело, я не хочу допытываться. Если я вас спрашиваю об этом, то только в вашем же интересе… Коли у вас секреты, то храните их при себе; я слишком добра, принимая участие…
— Так как мадемуазель Мари здешняя экономка, — сказала одна из присутствующих, — то почему вам скрываться от нее?
— У всякого свои причины.
— Боже сохрани нас стараться проникнуть в ваши, моя милая; нами руководит не любопытство. Нам любопытствовать! Спаситель милосердный, нет, это не наш порок. Но было бы лучше, если бы вы нам сейчас же объяснили.
