Слышу, недалеко кто-то ходит. Группа людей. Свои или чужие? Тихо разговаривают. Вот они прошли совсем близко. Голоса удаляются, люди с ними.
Ночью сегодня опять шел дождь. После картины я нашел пустую, огромнейшую землянку-шалаш и уснул в ней. На рассвете меня разбудили разбиравшие ее бойцы и хлынувший, в образовавшиеся отверстия, дождь. Так нигде, как бездомный бродяга, не могу найти себе я места в своем подразделении.
Начальник штаба Бондаренко грозил исключить меня из довольствия. Требовал, чтобы снова я шел к начальнику строевого отдела. Тот, когда я к нему пришел, начал ругаться, назвал меня недисциплинированным и сказал, чтобы я больше не приходил к нему, пока он сам не вызовет. В конце сказал, что поговорит с Антюфеевым. Мне бы это очень нежелательно было, ибо тот может дать плохую характеристику (которую запросил комбат), но, тем не менее, теперь для меня уже ничего не изменишь. Я готов на все, лишь бы вырваться из этой ловушки и не попасть снова к Семенову, где я совсем окажусь в безвыходном положении. Ведь он хотел еще на Днестре бесцельно меня загубить, когда вывел с тремя бойцами и минометом под огонь вражеской артиллерии, и запретил в то же время, ввиду боязни неприятеля, самому вести стрельбу.
Пора обедать идти, а я еще не написал писем тете Ане и некоторым другим.
Несколько дней назад радовался, что не болею. Ведь почти все окружающие меня люди были охвачены повальной малярией и другими заболеваниями. Сырость, однако, повлияла и на меня. Грипп и насморк вот уже несколько дней со мной, но я переношу все на ходу, ибо отвык лежать. Днем вообще не люблю валяться в постели и свободное время стремлюсь заполнить работой - писаниной. Много времени у меня забирает, однако, любовь к перекладыванию и пересматриванию содержимого сумок, но беспорядок и теснота портят бумагу и являются одной из самых больших трудностей для меня.
29.09.1944
Дядя Лева пишет, что очень хорошо и заботливо относится к папе. Он подчеркивает, что папа, семья его и я - единственные на свете родные. Упрекать, говорит он, не за что его. Тетя Роза имеет вспыльчивый характер, но она очень рада папе и хочет, чтобы он жил с ними. А папа сообщает другое.
Вечером. Прогуливаясь по расположению лагеря, задумался над словом "талант". Вот, например, сегодня опубликована песня одного поэта в газете. Обыкновенная, заурядная. А ведь у меня есть стихи, много сильнее звучащие, но почему-то их не печатают. Секрет мне доподлинно известен. Стихотворения мои необработаны, неотесаны как следует, и в отдельных местах сопровождены неровностями, в то время как у печатающихся сочинителей все очень гладко и чинно, хотя рифма куда слабей подчас, а смысл yже.
Читал я много авторов умных, знаменитых, храбрых, настойчивых, чванливых и скромных, народных и замкнувшихся в личных интересах. Читал, но почему-то кажется мне, что я способен достичь положения любого из них. Бахвально несколько звучат мои слова - безызвестного неудачника и мечтателя. Но не только потому, что "плох солдат, который не мечтает быть генералом", не только потому. Уверен я, что непременно добьюсь своего. Гвоздь уверенности моей в том, что я не признаю врожденную талантливость как силу, способную сделать его великим. Человек сам делает себе дорогу, сам обогащает свой ум, сознание свое, и при желании, сопряженном с необыкновенными усилиями, волей может заставить восхищаться собой, следовать за собой миллионы людей.
Вот, скажем, я - теперь и раньше. Мог ли я на школьной скамье, скажем в 5-6 классе, мечтать хотя бы обворожить своими мыслями (я не говорю о природной красоте человека) одну девушку, которая нравилась мне (ведь я уже в 4 классе начал интересоваться девушками)? Ясно, нет. Ведь за литературные только сочинения я не раз получал посредственную оценку. Чтение любил я, правда, и диктанты всегда писал грамотно, хотя ненавидел грамматику (о чем сейчас весьма сожалею).
Мне вспоминается, как пытался я присвоить себе чужие мысли только из-за слабости собственной. Брал отдельные фразы от различных критиков и писателей и складывал их в одно целое "сочинение". Учителя не замечали моих комбинаций и ставили мне хорошие оценки. Однако я не мог ограничиться плагиатством, довольствоваться им. Мне хотелось большего, и я стал сочинять стихи. Потом вставлял их в свои сочинения, выдавая не за свои. Но и этого было мне мало. Я много читал и научился воспринимать мысли, стал мудрее. Постепенно стал отрываться от сковывавших меня прежде чужих, мертвых мыслей, и, наконец, приобрел собственные взгляды на жизнь и вещи. Во многом способствовала этому война.
Дневники, стихотворения, попытки в прозе - все это расчистило дорогу непросыхающему от чернил моему перу, дало широкий простор моему воображению. Еще в школе мои сочинения стали лучшими по глубине мысли (8 класс) во всей школе. В армии "Боевые листки", статьи, и особенно письма и дневники, довершили обработку моего сознания и научили передавать то, что думаю, на бумагу.
Конечно, я еще далеко не на грани совершенства, но могу считать себя не последним человеком в литературе. Не только потому, что есть неграмотней и ограниченней меня люди, которые пишут, нет! Я не хочу уподобиться невеждам, воображающим себя знатоками, мастерами своего дела. Я стою у основания опаснейшей в мире дороги, на которой столько, выйду на нее если, предстоит падений, неудач, переживаний и отчаяний. Но я твердо на нее стал, и когда двинусь вперед, не упаду безвозвратно.
Я много натерпелся за мою жизнь. Мои литературные опыты вызывали у многих людей насмешку, пренебрежение и снисходительность (М. Шехтер), желание покровительствовать мне. Некоторые меня просто отговаривали писать (Савостин) из злобы, другие из зависти. Но я упорно двигаюсь к цели и не остановлюсь, чего бы мне это не стоило. Я добьюсь своего! Добьюсь.
Сделаю себе талант. Многие говорят, что талант - врожденное качество. Некоторые даже утверждают, что неталантливые писатели доживали подчас и до глубокой старости, но из них ничего не получилось. Аргумент этот приводился для того, чтобы отговорить кое-кого из начинающих от их желания быть литератором. Но я с этим не согласен. Если человек не будет работать над собой ежедневно, если он не будет неустанно упражнять свою мысль, не научится правильно и умело держать в руках перо и заставлять его оживать на бумаге - да, ничего не получится, даже если "талант". Но тут есть и причина. Она ясна и вполне определенна: этот человек не вполне отдался делу, он не полюбил пера, не полюбил бумагу, которую трогает перо, не полюбил беспредельно слово в силу своей закупоренности, и не в состоянии предвосхитить ни в настоящем, ни в будущем, ни других, ни самого себя.
