— Перебежкой в башни элеватора! — крикнул Райкунов и выпрыгнул в окно.
Он не успел добежать до башни, как гитлеровцы перешли в атаку. Пришлось вбежать в ближайший дом и оттуда отражать вражеский натиск. С ним оказалось около десяти автоматчиков.
Дибров со своим отделением успел вскочить в башню элеватора. Толщина стен башни оказалась более метра. Это обрадовало десантников. В такой крепости можно выдержать длительную осаду.
Минуту спустя в башню прибежали моряки из отделения сержанта Писаренко, занимавшего железнодорожный клуб.
— А где сержант? — спросил Дибров.
— Убит, — последовал ответ. — Клуб заняли немцы.
Дибров помрачнел. Не стало еще одного куниковца, с которым сроднился на Малой земле.
Поблизости раздались выстрелы. Дибров выглянул в окно и увидел, что в соседние две башни вбежали моряки. Но Райкунова среди них не увидел. Около дома, где находился командир роты со своей ячейкой управления, перебегали гитлеровцы.
«Где же старший лейтенант?» — задумался Дибров.
Он пересчитал людей, находившихся с ним в башне. Оказалось двадцать два человека.
— Занимаем круговую оборону, — взял на себя командование Дибров.
Ему не впервой попадать в переплеты, и сейчас он не растерялся. Башню быстро приспособили к обороне. Раненых отнесли в подвал. На верхних этажах расположились снайперы и пулеметчики. Вход в башню забаррикадировали камнями и бревнами.
— Отличная крепость, — заключил Дибров. — Тут нас не возьмут. Где же командир роты? Может, его выручать надо…
— По-моему, он в соседней башне, — высказал предположение снайпер Алексей Басов. — Я видел, как он выбежал из того двухэтажного дома.
— Жаль, что нет связи между башнями, — заметил Дибров. — Придется действовать самостоятельно.
— А Смаржевский, кажется, засел в трансформаторной будке.
— Под утро он был там. Сейчас, возможно, перебрался в одну из башен.
— А флаг в зоне нашего огня, — сообщил один матрос.
— Никто к нему не подберется, — заверил Басов. — Моя винтовка достанет любого, кто полезет на вокзал.
Он вынул из кармана маленькое зеркальце, расческу и спокойно начал причесывать свою буйную шевелюру. Басов частенько любовался собой и считал себя аккуратистом и красивым парнем. За своей внешностью и одеждой он следил.
«Вишь ты, даже в такой обстановке не отказывается от своей привычки», — удивился Дибров.
За стенами башни послышались крики. Это гитлеровцы перешли в наступление.
С разных сторон пытались гитлеровцы подобраться к вокзалу и сорвать ненавистный им флаг. Но подходы к вокзалу были закрыты для них. Из башен и трансформаторной будки летели меткие пули, сбивавшие всех, кто приближался к вокзалу. Флаг продолжал гордо реять над ним.
Гитлеровцы начали обстреливать башни из танков. Но стрелять гитлеровским танкистам было неудобно, они могли наводить пушки только из-за углов башен. Один танк остановился, танкист приподнял люк. И в тот же миг пуля снайпера Басова пробила ему голову.
Много раз гитлеровцы переходили в атаки, и каждый раз, теряя своих, отходили от башен.
Бой кипел на берегу. Кругом громыхали взрывы снарядов и мин. Гитлеровцы бросали новые и новые силы. Но все их натиски разбивались о несокрушимую стойкость десантников. Флаг над вокзалом продолжал развеваться. Озлобленные гитлеровцы начали расстреливать его из пулеметов. Полотнище превратилось в рваные лоскуты, но не падало. Одному гитлеровскому солдату удалось вбежать в вокзал и подняться на крышу. К флагу он не добрался — меткая пуля Басова свалила его на землю.
Наступила ночь. Она не помогла гитлеровцам. На берег высадились новые отряды десантников. На рассвете противник выкатил пушку, рассчитывая прямой наводкой разбить башню. Но артиллеристам не удалось сделать ни одного выстрела. Снайперы и пулеметчики расстреляли их. Пушка осталась без хозяев.
Осунувшийся и почерневший Дибров бегал с этажа на этаж, руководил обороной. Он приказал стрелять реже и только наверняка, ибо боеприпасы были на исходе. Фляги с водой передали раненым…
Пять суток длились ожесточенные бои за Новороссийск. Пять суток самоотверженно сражались моряки, находившиеся в осаде в башнях элеватора. Гитлеровцам не удалось выбить их, не смогли они занять и вокзал. Знамя, простреленное и рваное, по-прежнему реяло над ним.
На шестые сутки утром Дибров заметил справа большую группу солдат.
— Наши! — радостно воскликнул он.
Вскоре пожилой полковник из Иркутской дивизии, пожимая руки десантникам, приговаривал:
— Молодцы! Молодцы!
Дибров заметил, как из клуба имени Маркова вышел босой человек без фуражки.
— Писаренко! — крикнул он с радостным удивлением. — Жив?
— Как видишь, — кисло улыбнулся тот и начал отчаянно ругаться.
— Подожди, — остановил его Дибров, — объясни толком.
Немного успокоившись, Писаренко рассказал, что он прикрывал отход своего отделения из клуба. К нему подбежали шесть гитлеровцев. Он бросил в них противотанковую гранату. Фашисты упали, но и он свалился, оглушенный. Занявшие клуб гитлеровцы думали, что Писаренко убит, сняли с него сапоги, забрали оружие. Очнувшись и увидев кругом врагов, Писаренко притворился мертвым и без движения пролежал до вечера. Когда стемнело, он забрался на чердак клуба и провел там пять суток голодный, злясь, что у него нет никакого оружия.
— Дай автомат и пару гранат, — заключил он.
— Уже ни к чему, — заметил Дибров. — Нет в городе немцев.
Пять суток Малая земля была окутана дымом, содрогалась от взрывов снарядов всех калибров. Десантники упорно взламывали оборону врага, чтобы соединить Малую землю с Большой.
Утром шестнадцатого сентября морские пехотинцы во глазе с офицерами Николаевым, Мартыновым, Назаруком вошли со стороны Малой земли в центральную часть города. Старший лейтенант Николай Лысенко водрузил на куполе заминированного здания городского Совета красное знамя.
Алый стяг возвестил, что Малая земля соединилась с Большой.
Взволнованные малоземельцы радостно бросали вверх пилотки, обнимали бойцов Большой земли.
Жестов, успевший уже побриться, одетый в чистую гимнастерку, подошел к зданию городского Совета.
«Встретимся или не встретимся?» — подумал он, садясь на камень.
Около часа он просидел спокойно, покуривая и поглядывая по сторонам, затем встал и начал прохаживаться. В голову пришла неожиданная мысль: «Я тут спокойно ожидаю, а его, может быть, хоронят». Подумав так, Жестов оглянулся в надежде увидеть кого-либо из куниковского батальона и спросить.
