Кое-кто скептически улыбнулся, зная, что Деберман держал дорогих скаковых лошадей и спекулировал на их купле-продаже. Да и многие другие, сидевшие рядом, имели не меньше него. Поэтому они еще больше распалялись. Мне было это любопытно: я хорошо помнил бедную и трудную жизнь докторов в Советском Союзе. Неужели эти богатые американцы действительно считали, что их собираются обобрать и пустить по миру? Ими руководили два чувства: любовь к большим деньгам и нежелание признать, что социалистические элементы так или иначе все больше проникают в американское общество. Эти элементы — уступка богатых разрастающемуся бедному классу. Для бедняков древнеримский лозунг «Хлеба и зрелищ!» оставался в силе всегда и везде. Но теперь в Америке к нему прибавилось еще одно понятие: «Хлеба, зрелищ и бесплатной медицины!»
Вот почему отделения «Скорой помощи» всех городских госпиталей забиты беднотой, не имеющей никаких страховок. Они идут туда, зная, что доктора и сестры там обязаны их лечить наравне с богатыми. Без уступок этой группе населения может произойти все, что угодно: не выберут сенатора, не выберут губернатора, даже президента. В конце концов недовольство бедных может выплеснуться на улицы, что не раз случалось. Медицина в структуре современного общества — его чувствительный нерв: на ней, в первую очередь сказываются любые общественные сдвиги. Поэтому политики стараются использовать ее как рычаг для своих выборов, вновь и вновь обещая эту подачку бедным.
Однако благородным клинтоновским идеям реализоваться не дали. Вместо этого возникла странная структура НМО — Организация по управлению медициной, частная бюрократическая страховая система промежуточной регуляции стоимости лечения. Она встала между докторами и пациентами, как цензура, и взяла под свой контроль оплату страховок докторам. НМО призвана была рационально регулировать спрос и предложения в сфере медицины. Но медицина — не товар, а эта компания стала ограничивать докторов в их правах и диктовать им, что и как делать и сколько за это получать.
Еще в начале ее организации я посоветовался с Виктором:
— Как ты думаешь, стоит заключать договор с этой новой системой?
— Знаешь, Владимир, пусть молодые доктора играют в эти игры, а нам с тобой в нашем возрасте это уже не нужно.
— Хорошая идея, Виктор.
— Еще одна хорошая идея!
Как во многих случаях, он оказался прав: бессмысленность новшества выяснилась уже через пару лет. Изо всех наших докторов только мы с ним продолжали брать относительно небольшие деньги с наших пациентов, зато нам никто ничего не диктовал.
Золотой век американской медицины и ее структурные изменения почти не коснулись докторов-иммигрантов, приехавших из Советского Союза. Как они осели в своих офисах в районах Бруклина и Квинса, так и продолжали принимать там русских иммигрантов. А у них были страховки «Медикейд» и «Медикер», которые как платили мало, так и продолжали. Но зарабатывали эти доктора совсем неплохо: чтобы побольше выжимать из «Медикейда» и «Медикера», они наловчились делать пациентам ненужные исследования и процедуры. Многие пациенты этого не понимали: раз доктор назначил что-то, значит — надо. Другие понимали обман, но считали это чем-то нормальным. Они привыкли к бесплатной советской медицине и считали, что так должно быть и в Америке. На самом деле в России деньги были «государственные», то есть награбленные правительством у народа, а Америке деньги на лечение идут из карманов налогоплательщиков.
Ко мне нередко обращались больные, которые до этого проходили лечение у русских докторов:
— Мне мой бруклинский доктор вон сколько лекарств прописал, — выкладывает на стол пластиковый пакет, наполненный аптечными баночками.
— Помогло?
— Ни грамма не помогло! Как хромал, так и хромаю. Только желудок стало печь.
— Что-нибудь еще вам делали?
— Как же, делали: уколы кололи, электротоком лечили, пластинками. Спасибо доктору — на машине возили туда и обратно.
— Ну и как — помогло?
— Ни грамма не помогло! Еще хуже стал хромать.
— А рентгеновский снимок вам делали?
— Нет, не делали. Разве надо?
Снимок показывает почти полное разрушение сустава.
— Вам надо делать операцию.
— Операцию? Вот оно что… Значит, ходил к тому доктору — только зря мучился?..
К сожалению, качество лечения в русских частных офисах было намного ниже среднего американского уровня. Я бы это назвал «бруклинской медициной»: оборудование и медикаменты американские, а методы лечения — советские.
На приемах в моей «русской клинике» резиденты-американцы постоянно возмущались:
— Владимир, как это так можно, чтобы русские доктора назначали дорогие и заведомо ненужные процедуры? Да еще и давали транспорт за счет «Медикейда!» Ведь плата за это идет из наших налогов!
Я и сам поражался такому неуважению к законам страны. Одно было оправдание: многие американцы жульничали еще больше и обсчитывали «Медикейд» и «Медикер» на миллионы. Время от времени их ловили за руку, арестовывали и писали об этом в газетах.
В нашем маленьком «русском департаменте» произошли изменения: Леню Селя приняли в резидентуру по ортопедической хирургии, хотя и не в наш, а в другой госпиталь. В эту область медицины, гарантирующую высокие доходы, иммигранту попасть практически невозможно, предпочтение отдают лучшим выпускникам американских медицинских институтов. Лене помог все тот же Френкель: как он мне и обещал, он договорился о Лене с директором того госпиталя.
Леня был счастлив неимоверно, только что не прыгал от восторга:
— Владимир, меня приняли, приняли! Я опять буду ортопедом! Спасибо вам и Френкелю.
Как он сразу преобразился! Вместо угрюмости и недоверчивости на его лице были написаны уверенность и спокойствие. Он уже не смотрел на других дичком и не крался боком по коридорам, а ходил уверенной быстрой походкой. Так успех в Америке преображает людей.
Теперь мне надо было искать другого помощника, знакомого с методом Илизарова. А такие были пока только в России. Вскоре в моем офисе раздался звонок:
— Доктор Голяховский, меня зовут Аркадий Бляхер. Я ищу работу. Можете взять меня? Я работал в Кургане.
Ага, в Кургане! Это — фирма!
— Как у вас обстоит с английским языком?
— Пока неважно, но я обещаю, что подучу.
В общем, для всех новоприбывших из России английский — проблема. Когда Аркадий поговорил с Френкелем и с доктором Грантом, они ровным счетом ничего не поняли: английский у него был никакой. Но все же через пару месяцев его взяли на работу — нам нужен был сотрудник для технической работы. А уж крутить гайки на аппаратах Илизарова Аркадий умел.
