Гюго в палате представителей сделал генералу запрос: "Позвольте мне, мыслителю, сказать вам, представителю власти..." Палата зашумела. Все они претендовали на роль мыслителей. Члены Собрания - люди обидчивые. Что-либо разъяснить им, не вызвав их раздражения, - искусство трудное, а Гюго этим не владел.
Он, конечно, сознавал слабость своей позиции, ибо в июле 1848 года пожелал воспользоваться другим способом воздействия на общественное мнение, основав газету "Эвенман". Он хотел превратить эту газету также в "орган мысли". В передовой статье первого номера подчеркивалось решающее значение социальных идей, но вместе с тем умалялась роль реальных фактов. Это означало забвение того, что факты и для мыслителей - упрямая вещь. В каждом номере эпиграфом служили слова: "Страстная ненависть к анархии, нежная и глубокая любовь к народу". Новому органу печати большую практическую помощь оказал Жирарден, не питавший никакой вражды к своему новому собрату. Банкир Шарль Малер и в особенности ювелир Фроман Мерис предоставили основателям деньги. Виктор Гюго в особом письме пожелал газете успеха. Но отказывался писать статьи для нее, даже оказывать влияние на то, что в газете писалось. Но никто этому не верил. В редакцию входили члены его семьи и его друзья: сыновья Гюго - Шарль и Франсуа-Виктор; Шарль - тучный, "натура необычайно мягкая", Франсуа-Виктор - денди, любивший покутить; ученики поэта - Поль Мерис и Огюст Вакери. Вакери только что поставил в театре "Одеон" драму в стихах "Трагальдабас", "ужасную пьесу в юмористической манере Гюго", - говорил Бальзак. Пьеса была освистана. Бальзак писал госпоже Ганской: "Я не видел ничего более смешного в жизни, нежели обращение Фредерика Леметра к публике после шумного представления. "Милостивые государыни и милостивые государи (самым изысканным образом), пьеса, которую мы имели честь представить вам, написана гражданином Огюстом Вакери". Столь же смешным было возмущение Гюго - он гневался на приятелей автора, которые нападали на свистунов и называли их ослами..." Бальзак напомнил ему о битве за "Эрнани".
В "Эвенман" были опубликованы воспоминания госпожи Гюго, две сказки ее дочери. Сент-Бев под статьей о Шарле Нодье, которую написала "его Адель", статьей, впрочем, довольно мило написанной, сохранившейся в его архиве, сделал мелким почерком помету: "Отчеркнутые мною места написаны не ею". И действительно, эти отрывки написаны в манере Гюго. Отделы мод и светской хроники были поручены Леони д'Онэ, которая подписывалась: Тереза де Бларю; в ее "Светских письмах" сообщалось о том, как нужно обставлять квартиру, как выращивать цветы, как одевать детей; порою и здесь некоторые фразы были отмечены когтем льва. Читатели, пожалуй, не удивились бы, если бы отзывы о пьесах писала Жюльетта Друэ. Но все же театральный отдел был поручен Огюсту Вакери, и тот вел его не без блеска. Сотрудничать в газете был приглашен Бальзак.
Бальзак - Ганской, 11 июля 1848 года:
"По поручению Гюго ко мне обратились два благородных молодых человека, которые основали газету. Ну, теперь у нас везде будет Гюго: курс в политике - Гюго, партия - Гюго и т.д. Я должен буду написать четыре листа рассказов, продолжающих цикл "Человеческой комедии", за 400 франков вместо 2800. Вся февральская революция в этом..."
Суждение поспешное.
Читатели "Эвенман" были убеждены, что передовые статьи пишет сам Виктор Гюго, хотя он и отрицал свое участие в них. В самом деле, стиль похож, но это еще ничего не доказывает. Его манера письма была заразительна, а так как Вакери и Шарль Гюго работали близ учителя целый день, они невольно подражали ему. Но несомненно, что "ориентация журнала" была определена Гюго; в тот момент - враждебная позиция по отношению к Кавеньяку; в основном же программа была проникнута стремлением примирить порядок и справедливость, интересы имущих и жалость к неимущим, кошелек и сердце.
Принадлежать к этому большинству?
Пренебречь совестью и подчиниться
приказу? Нет! Ни за что!
Виктор Гюго
На дополнительных выборах в июне 1848 года одновременно с Виктором Гюго депутатом Учредительного собрания стал принц Луи-Наполеон Бонапарт. В жилах этого сына Гортензии Богарнэ и (быть может) одного голландского адмирала не было ни одной капли крови Бонапарта, но у него было магическое имя, и толпы на бульварах распевали: "По-ле-он! По-ле-он! У нас будет он!" Эту странную кандидатуру на пост президента новой республики выставила небольшая группа преданных ему людей. В Собрании над ним сперва смеялись. В тех редких случаях, когда он появлялся на трибуне, его заспанный вид, немецкий акцент, бессвязная речь расхолаживали аудиторию. "Кретин", пискливым голосом отзывался о нем маленький Тьер. Но Тьер полагал, что "кретина" легко будет повести за собой, и из ненависти к республиканцу Кавеньяку представители правой отдали предпочтение этому фальшивому Бонапарту с тупым взглядом.
Госпожа Гамлен, альковная бонапартистка, восторгалась им. "Все объединятся вокруг него", - говорила она. Заручившись поддержкой Леони д'Онэ, она стремилась вовлечь в свой лагерь Виктора Гюго и убедила Луи-Наполеона нанести поэту визит. Принц появился на улице Тур-д'Овернь с почтительной пронырливостью. "Я хотел бы объясниться с вами, - сказал он. - На меня клевещут. Разве я произвожу на вас впечатление бестолкового человека? Говорят, что я хочу пойти по стопам Наполеона! Есть два человека, которых при большом честолюбии можно взять себе за образец, Наполеон и Вашингтон. Один гениален, другой добродетелен... Наполеон более велик, но Вашингтон лучше его. Если нужно выбирать между преступным героем и честным гражданином, то я выбираю честного гражданина. Таково мое честолюбие" [Виктор Гюго, "История одного преступления"].
Гюго нашел, что принц - человек унылый и довольно безобразный, да еще какой-то растерянный, вроде лунатика, но что он деликатен, серьезен, хорошо воспитан и осторожен. Королева Гортензия не зря советовала сыну никогда не раскрывать прежде времени своих замыслов. Он с важным видом твердил: "Я свободолюбец и демократ", а слова эти производили на Гюго магическое действие. Поэт, мысливший понятиями "белое" и "черное", заблудился в сером тумане хитросплетений этого "мечтательного, но алчного авантюриста". Ему было известно, что когда-то принц обвинялся в принадлежности к карбонариям, что он написал брошюру "Об исчезновении пауперизма". Это Гюго импонировало. На мгновение ему представился четвертый акт "Эрнани", роль романтического героя, которую он, мыслитель, должен исполнить в качестве советчика либерального императора; это была давняя мечта поэта. К тому же другой Наполеон - Наполеон I - был вдохновителем его лучших стихов. И за своим длинноносым гостем со стеклянным взглядом он видел Триумфальную арку, купол Дома Инвалидов, строфы будущих стихов.
