3.
31 июля <1928> Хоста.
Милая Лиза.
Мы были в пропастях земли, мы подымались на вершины, мы ночевали в дымных кельях по уступам гор, мы обманывали туземцев, нас обманывали туземцы, нас чуть не съели осминоги и орлы, мы ели «хфорелей» и пили айран. Словом, мы путешествовали, мы блаженствовали. Спина моя хранит мозоли от вьюка, ноги мои сожжены, волосы почернели, и нос блестит всей красотой раба.
Сейчас мы валяемся под пальмами в Хосте. Компания наша распалась. Одних уж нет, а те далече. Каверин исчез неизвестно куда, Лукницкий[1075] — в море, на шхунах. Мы с Марусей[1076] едем в Батум. Привет Шуре. Вы счастливцы. Вы увидите японцев, Кабуки и проч.[1077] Пиши пожалуйста в Новороссийск. Маруся целует.
Н. Тихонов.
4.
<22 марта 1930>.
Милая Лиза.
Я уезжаю в Туркмению с ударной бригадой. Очень непонятно что я там буду делать? — Даже район не представляю — куда попаду, но срочности — вагон. Очень жалею, что не повидался с тобой перед отъездом. Смотри вставай на ноги к моему возвращению. Я ждал тебя — так и не дождался. Я вернусь минимум — к 1 мая, максимум во вторую половину мая, если действительно верить Халатову[1078] и тому, что он пошлет Вс. Иванова в виде маленькой девочки с розовой ленточкой и ножницами в руках разрезать шнурок или ленту при открытии Турксиба, как это написано в Литгазете[1079]. Так или не так — я исчезаю. Смотри Лиза береги здоровье. Привет Шуре и Папаригопуло[1080].
Вернусь — устроим вечер воспоминаний — почитаю тебе новый рассказ, хотя ты его прочитаешь сама в № 3 Звезды[1081]. Рассказ пустяковый.
Н. Т.
5.
Москва, 23 августа 1950.
Дорогая Лиза.
Приветствую тебя. Очень рад, что мой дом способствовал твоему хорошему настроению[1082], а что касается гостеприимства, то и твой дом полон сим же. Но письма, я с тобой согласен, мы писать разучились. Эпоха радио, телефона, телеграфа — ничего не поделаешь.
Получил твое письмо накануне отъезда. Наконец, освободившись чуть от бесконечных дел и литературных долгов, уезжаю в Литву. Хочу глотнуть свежего воздуха, а Маруся просится в лес. Ну, Литва — это лесное царство. На Невку у меня нет времени добираться в этом году.
Теперь о твоих пакистанских делах[1083]. Мне кажется, что следует перевести тебе и остальные стихи этого небольшого сборника, а то получается немного куцо. О пакистанской поэзии советский читатель не знает ни строчки и 3 стихотворения рядом еще с многообещающим предисловием Редза Роуфи[1084], не произведут того первого интересного впечатления, какое следовало бы им произвести. Я думаю технически это нетрудно — достать остальное. Аплетин[1085] с удовольствием пришлет подстрочники (они ведь не на урду, а на английском, насколько я понимаю).
Что касается предисловия, то его нужно перевести целиком, как образец настроения и поэтических вкусов сегодняшних пакистанских поэтов. Я вернусь в Москву числа пятнадцатого сентября и сразу напишу тебе.
Как у тебя вышло дело получением гонорара из Моск<овского> Гослитиздата через Литфонд? Я никак по возвращении не мог распутать этого клубка и ничего не понял из объяснений Евгенова. Должен как будто Софронов[1086] помочь тебе в этом. Чем кончилось дело? Как твой роман?[1087]
Подожди, я сделаю по другому — я напишу тебе из Вильнюса, когда мне будет ясен план моего отдыха, чтобы ты смогла мне ответить. Я сейчас ничего не знаю — как будет. Да, я тебе напишу потому что иначе долго не получу от тебя ответа.
Маруся и все мои чада и домочадцы тебя обнимают. Привет сердечный Шуре и Мише и всему твоему дому.
Н. Тихонов.
6.
<31 декабря 1954>.
Дорогая Лизочка.
Поздравляю тебя с Новым годом от имени всего моего, так тебе хорошо знакомого клана, желаю тебе, Саше[1088], Мише и всему семейству хорошего, доброго года
Под каменным дождем[1089] мы прошли годы и видели такое, что пускай другим и во сне не снится. Наше поколение оказалось крепким и по духу эпохе, которая рвется вперед изо всех сил. Желаю тебе счастья во всех твоих замыслах. Маруся тебя крепко целует.
Николай Тихонов.
7.
<31 декабря 1955>.
Милая Лиза.
Поздравляю тебя с Новым годом, тебя и весь твой клан, начиная с Шуры и кончая уходящим в будущее молодым поколением.
Весь наш дом во главе с Марусей приветствует тебя и желает тебе и все твоим хорошего, счастливого года.
Я наездился прошлый год до упаду и не раз вспоминал тебя в своих странствиях. Ты переводила Киплинга и я тогда не знал, что Маулмейн, «возле пагоды Мулмейна», ничего не имеет общего с Мандалеем, «Мандалей, где стоянка Кораблей»[1090]. Как давно это было и как все воскресло вчера, когда я был в Мандалее и видел Иравади[1091] своими глазами. Теперь Индия, Бирма, и Афганистан — мои страны, пошли в ход и я сердечно радуюсь, что это так.
Целую тебя крепко и желаю удач во всем в Новом году.
По поручению всего клана
Николай Тихонов.
8.
<5 июня 1957>.
Дорогая Лизочка.
Приветствую тебя.
Если бы ты не задержалась в Переделкине и уже свободно ходила бы, то ты бы пришла на мою дачу и ухаживала бы за мной, потому что со мной случилась идиотская история, которую я никак не мог даже себе представить заранее.
Я, подавившийся чаем, да, да, в совершенной памяти и в светлом уме, вскочил, поперхнулся, закашлялся и свалился без сознания, как дуб мавританский или просто как бревно.
Кровь лила у меня, как кахетинское № 8 из бурдюка, только по цвету больше походила на раннее телиани. После того, как новоявленный Антей пришел в себя, после соприкосновения с полом своей дачи — он для представительства был негоден на 100 %.
Потом явились врачи. Три ангелочка в белых халатах, спрятав крылья в чемоданчики, напали на меня с яростью первых исследователей неизвестной страны.
Но они вели себя потом немного тише и сказали, что у меня полное переутомление, что подавился чаем я случайно, но я неслучайно могу шлепнуться при таком переутомлении где угодно. Запретив мне все виды умственного спорта и прописав покой, запрет всех собраний и совещаний, речей и спичей, они удалились.
