Мы — старые люди столько уже повидали на своем веку, что нас ничем не удивишь, но все-таки многое неожиданно И все переворачивает вверх ногами.
Ну, будем надеяться, что самое главное — мы отстоим мир, а этот «юбилейный» год[1108] проведем без всяких особых осложнений.
Мария Константиновна не очень хорошо переносит холод, поэтому я не вожу её в Москву по морозу, а держу на даче, где можно поддерживать тепло и где тихо и дозвониться к нам трудно! А в городе — суета и шум бесконечный…
Через месяц кончаю свою книгу «Азиатских рассказов», прощаюсь с той эпохой Азии, которой я был свидетелем. Теперь наступают другие времена — сплошные кризисы… Бедный Вьетнам! Там, видимо, мало что уцелело после непрерывных бомбежек…
Спасибо тебе за письмо!
Будь здорова и благополучна!
Привет твоему семейству!
Маруся тебя обнимает. Я — тоже!
Николай Тихонов.
P. S. Будет время и настроение, пиши о себе и о Ленинграде, пожалуйста!
Н. Т.
Дарственная надпись Н. С. Тихонова А. Г. Мовшенсону на книге: Николай Тихонов. «Орда». Стихи 1920–1921 («Островитяне». Пб. 1922).
«Милому Шуре, регистрирующему в очередь всемирных писателей от Соломона и Царицы Савской до Брехта — самую дезорганизованную книгу подносит автор 1924».
Черновик стихотворения Н. Тихонова «Черновик характера» (1924).
В 1919 году открылась литературная Студия при издательстве «Всемирная литература»; Е. Г. Полонская, работая врачом, записалась в эту студию, выкраивая для занятий несколько вечерних часов: «Здесь я нашла литературную среду — то, что необходимо для начала всякого литературного процесса»[1109]. В Студии Полонская совершенствовалась в стихе у Н. С. Гумилева и одновременно посещала занятия К. И. Чуковского, преподававшего критику и поэтический перевод. Именно под влиянием увлеченности Чуковского Киплингом Полонская сделала свои непревзойденные переводы киплинговских баллад, которые, в свою очередь, повлияли и на её собственные стихи. Второе существенное в литературной судьбе Полонской влияние Чуковского — стихи для детей. Эта её работа началась также под крылом К. И., который связал её с питерским издательством «Радуга», где вышла её первая детская книга. Вслед за стихами Полонская стала писать и прозу для детей. После войны Е. Г. Полонская встречалась с К. И. в подмосковном Переделкине. Свое сердечное к нему отношение она выразила в шутливом стихотворении, написанном в Переделкине в 1957 году к 75-летию Чуковского; оно начиналось с признания: «Я Вас люблю, Корней Иваныч, я Вас люблю с далеких лет…»
Люблю, что Вы — не сноб, не нытик —
Сопротивлялись, что есть сил,
И ни один ученый критик
Еще с катушек Вас не сбил;
Что музу скорби, музу гнева
Удочерили Вы навек[1110],
Когда цензуры, старой девы,
Восстал из праха новый век;
Что ненавидели Вы слизней,
Что отдали свой щедрый дар,
Чтоб все узнали в этой жизни
Искусства роковой пожар;
Что Мойдодыра Вы родили,
Что Вами Крокодил зачат,
Что любят Вас, как Вас любили
Пять поколений всех ребят[1111]…
1.
<1922>.
Дорогая Елизавета Григорьевна.
Может быть Вам известно, что в Питере возникает детское издательство «Радуга»[1112]. При этом издательстве будет журнал «Носорог». Журнал будет состоять из двух частей: для крошечных детей и для детей постарше. Я уверен, что Ваши стихи будут истинный клад для обоих отделов. Пришлите их возможно скорее. Они будут немедленно оплачены и даны художникам для иллюстрации. Особенно нужны мне стихи для детей самого старшего возраста, что-нибудь эпическое, какую-нибудь балладу о спасательной лодке, о пожарных, про храбрых авиаторов и проч. Так же хотелось бы поживиться от Вас прозой. Вы, кажется, единственный из нынешних русских поэтов, кто владеет прозаическим стилем. Нет ли у Вас какой-нибудь сказки, или еще лучше повести. Будьте добры, сообщите об этом Марии Никитичне[1113].
Мой адрес: Манежный 6 кв. 6.
Ваш Чуковский.
Передайте, пожалуйста, и Серапионовым братьям мое усердное приглашение в журнал.
2.
<4 апреля 1928>.
Дорогая Елизавета Григорьевна.
Человек слаб: Ваша надпись очаровала меня так же, как и книжка[1114]. Положительно, у Вас есть дар веселой сердечности — величайшее сокровище для детского поэта! К счастью, Ваша надпись не иллюстрирована никакой А. Ефимовой[1115] — и потому пострадала меньше, чем Ваши стихи.
Я сию минуту вернулся из Москвы и еще не очнулся от угара — поэтому извольте мне простить бессвязность и краткость этой цыдулки.
Одно я могу сказать связно — это что я люблю Ваш голос — в поэзии с самых первых Ваших стихов, прочитанных в незабываемом доме Мурузи[1116].
Ваш К. Чуковский.
3.
<7 ноября 1963>.
Дорогая Елизавета Григорьевна.
Спасибо за оттиск[1117].
О Зощенко — замечательно. Особенно вторая часть: о его трагическом умирании. Палачи не только оскорбили и ранили его, но обрекли на голод, на нужду.
В эту пору, когда он был так величав и так раздавлен, что невозможно было на него смотреть без слез, я переписывался с ним; каждое его письмо было полно безысходной тоской. Незадолго до смерти он был у меня в Переделкине — именно такой, каким Вы описали его, «отпустивший обручи», не стоящий на ногах — «полу-жилец могилы». Эти страницы Ваших записок драгоценны, в них чувствуется сдержанный гнев.
О Маршаке очень верно, но есть и недомолвки. У Вас вышло так, будто я, не будучи в силах написать «Тараканище», обращался к студистам за помощью. Этого не было. В «Тараканище» нет ни одной чужой строки*).
Маршак поэт огромного масштаба. Он вдохновил очень многих писателей, призывая их писать для детей: Алексея Толстого («Золотой ключик»), Хармса, Шварца и т. д. Но к Тыняновской «Кюхле» он не имел никакого отношения.
Вы воскресили в моей памяти «те баснословные года» — «Дом искусств», «Дом литераторов», «Студию». Спасибо, дорогой друг.
