О восстановлении связи с русскими он уже не думал. После начала войны и интернирования всего персонала Советского представительства его связь с куратором Борисом прервалась. Тогда, во время последней встречи, за двое суток до начала войны, они оговорили условия, по которым русские могут с ним связаться. Никогда Вилли не забыть этой последней встречи, когда они, как два боевых товарища, обнялись на прощанье и выразили надежду на скорую победу правого дела.
Но вот прошло уже более полутора лет, но от русских не поступало никаких известий. В этой кровавой бойне, которая заварилась на огромных просторах России, русским друзьям, как ему казалось, было сейчас просто не до него. Их занимали более важные вопросы.
Завтракали они с Маргарет в полном молчании. Обстановка в стране, все возрастающие трудности с питанием не побуждали к пространным разговорам, а тем более к спорам. Теперь они рады были каждому благополучно прожитому дню. Уходя, он предупредил, что сегодня задержится: воспалился зуб, и нужно было посетить дантиста.
Рабочий день на службе прошел спокойно, без происшествий. Вилли работал с документами и отвлекался лишь тогда, когда надо было сходить в туалет или в столовую на обед. В половине пятого он собрался и поехал на прием к врачу.
Стоматологический кабинет был пуст, в приемной ни одного больного, а раньше в ней всегда было полно посетителей.
Доктор Шмидт сам провел его в кабинет и усадил в кресло. Через час Вилли с большим облегчением вышел от врача и направился к автобусной остановке.
Дома он занялся газетами, машинально, без аппетита, больше по привычке поужинал. Около половины девятого раздался телефонный звонок. Звонил дежурный, предупредил, что Вилли срочно вызывают на работу и что машина за ним уже послана.
– Кто это звонил? – поинтересовалась Маргарет, которая уже разделась и готовилась лечь в постель.
– Со службы, наверное, что-то случилось, уже выслали машину.
Он надел свой теплый зимний костюм, проверил документы, по привычке сунул в боковой карман «вальтер», надел пальто, шляпу и вышел.
Машина уже ждала его у подъезда, и через тридцать минут он входил в центральный подъезд управления на Принц-Альбрехтштрассе, что вызвало у него недоумение, поскольку его отдел сидел в другом здании.
Едва Вилли миновал молчаливых проверяющих на посту у входной двери, как навстречу ему устремился Хорст Копков, сотрудник отдела Фридриха Панцигера, специалиста по радиоиграм с советской разведкой. Недоброе предчувствие шевельнулось у Вилли где-то возле сердца, но Копков уже был рядом.
– Леман, я ожидаю вас! – сообщил он. – Пойдемте со мной, у меня есть к вам дело.
Он направился по коридору к лестнице; ведущей в подвал. Леман окончательно понял, что тут что-то не так, остановился, рука его сама полезла в боковой карман за «вальтером».
– Руки! – рявкнул кто-то над ухом, и в то же мгновение его руки оказались заломленными назад. Два крепких эсэсовца из роты охраны быстро обыскали его, извлекли из кармана пистолет и надели наручники.
После нескольких секунд волнения хладнокровие вернулось к Вилли, и он почувствовал, как кровь прилила к лицу.
– В чем дело? – довольно спокойно спросил он.
Они тоже, видимо, успокоились. В их взглядах он читал удивление людей, которые все еще не могли поверить, что все произошло так быстро и просто.
– Следуйте за мной! – скомандовал Копков, и они двинулись сначала вниз по лестнице, потом по коридору, пока не вошли в одну из камер. Вилли оглянулся: хорошо знакомая обстановка – столик, топчан с соломенным матрасом, окон, естественно, нет.
– Сейчас вам объяснят, в чем дело! – не без злорадства произнес Копков и, выходя из камеры, добавил. – Советую искренне раскаяться. Вам же легче будет!
Охранники сняли наручники и вышли. Слышно было, как защелкнулся замок на двери.
Вилли присел на топчан. Во рту ощущалась знакомая сухость: диабет уже напоминал о себе. В голове вертелась только одна мысль: что случилось? Неужели докопались до прошлого?
Весь следующий день он проторчал в камере. Уходил час за часом, но о нем словно забыли. Обычно в камере выполняются общепринятые формальности: записывают имя, фамилию, обыскивают, заставляют раздеться… Ничего этого не делалось. Он понимал, что его специально держат в неизвестности, чтобы вывести из равновесия и лишить сил для сопротивления. Но все-таки чем это вызвано? Вилли терялся в догадках.
Мысль о том, что, может быть, это последние часы в его жизни, не мешали ему аккуратно раздеваться, складывать одежду перед сном и спать.
Однако так продолжалось недолго. На следующую ночь камера озарилась ярким светом, и он услышал команду:
– Встать! Выходи!
Леман не спеша поднялся и оделся. Что ж, можно выйти!
И снова пустой коридор. Наконец охранники привели его в просторную комнату, где за столом с настольной лампой сидел незнакомый ему следователь. Он предложил Леману сесть за небольшой отдельный столик.
– Может, желаете выпить чашечку кофе? – любезно предложил следователь.
Вилли охотно согласился. Горячий кофе, налитый следователем из термоса, оказался как нельзя кстати.
Когда кофе был выпит, следователь объявил:
– Итак, господин Леман, нам известно, что вы являетесь агентом советской разведки и в этом качестве хорошо послужили своим хозяевам! С этим нельзя не согласиться. Но теперь нужно перевернуть эту страницу. Вы проиграли и, надеюсь, прекрасно знаете, что вас ожидает. Но слушайте меня внимательно. Можно умереть как врагу Третьего рейха легко и сразу, а можно после допроса третьей степени. Вы знаете, что это такое. Кроме того, можно устроить, чтобы вас расстреляли ваши хозяева как предателя…
– Мне не понятно, что это вы говорите, – с возмущением воскликнул Вилли. – Так можно придумать черт знает что! А на счет меня – напрасно вы меня запугиваете…
– Послушайте, Леман! Вся группа коммунистических агентов в Берлине во главе с Шульце-Бойзеном ликвидирована. Советую и вам признаться.
– Что вы от меня, собственно говоря, хотите? – продолжал возмущаться Вилли. – Арестовали! Я хочу вас официально предупредить: все, что вы мне рассказываете, никак на меня не влияет, потому что я никого из подпольщиков не знаю и никаких дел с ними не имел.
– Вот как, – притворно удивился следователь. Он встал, не спеша подошел к Леману, окинул его оценивающим взглядом, потом повернулся и внезапно нанес сильный удар кулаком ему в челюсть. Вилли упал с табуретки и потерял сознание…
Трехдневный непрерывный допрос, без сна, без пищи, с побоями и пытками. Потом день перерыва – ровно столько, сколько нужно, чтобы вернуть истязаемому телу чувствительность к боли, а сознанию – способность воспринимать окружающее. После этого – снова допрос.
