К 4 июня – с конца войны не прошло и месяца – на одной лишь территории 7-й армии США было обнаружено сто семьдесят пять хранилищ. ПИИА набирал людей с головокружительной скоростью – в его международный отдел после войны вступили почти 350 мужчин и женщин, но все равно дело шло страшно медленно. К счастью, проницательному и предприимчивому Джеймсу Роримеру удалось заполучить самое желанное здание в Мюнхене: комплекс бывшего штаба НСДАП. Теперь здесь располагался мюнхенский пункт сбора, в который вскоре потекли реки украденных предметов культурного наследия со всей Южной Германии и Австрии. К июлю в зданиях практически не осталось свободного места, и Роример выбил для ПИИА еще одно здание почти таких же размеров в Висбадене. Несколько недель спустя под архив реквизировали здание Марбургского университета. Уокер Хэнкок, неунывающий хранитель памятников 1-й армии США, был назначен его руководителем.
Тем временем сам Роример нигде надолго не задерживался. И повсюду брал с собой переводчика Гарри Эттлингера, немецко-еврейско-американского рядового из Карлсруэ, который появился у него в офисе за день до капитуляции Германии. Внезапно служба Гарри стала столь же головокружительно интересной, сколь утомительно скучными были предыдущие четыре месяца.
В середине мая Роример взял его с собой в мюнхенскую тюрьму на четырехчасовой допрос нациста. Роример возился с ним несколько дней: втирался в доверие, угощал сигаретами, набивался в друзья. И вот немец наконец поддался. Гарри понадобился Роримеру, чтобы записать точные сведения об одной из художественных коллекций. Этим немцем был Генрих Гофман, близкий друг и личный фотограф Гитлера. Немецкому еврею пришлось лично соприкоснуться с человеком, который регулярно обедал с фюрером и на протяжении двадцати с лишним лет был его верным соратником и доверенным лицом! Гофман конечно же пытался себя выгородить. Да, он делал пропагандистские снимки с Гитлером, но только потому, что ему за них платили. Да, он покупал у «уважаемых» торговцев предметы искусства сомнительного происхождения, но только ради того, чтобы делать с картин репродукции. Да, при нацистском режиме он разбогател, но он никогда не был его идейным последователем и гнался только за экономической выгодой. Разве это не по-американски?
Вскоре после этого Гарри отправился с Роримером в Берхтесгаден. Пока Роример разбирался с художественными сокровищами – рейхсмаршал был далеко не единственным высокопоставленным нацистом, который припрятал краденое вблизи от бывшей нацистской крепости, – Гарри поднялся в имение Гитлера Бергхоф. Он стоял один в гостиной фюрера и смотрел в огромное окно (стекло было давно выбито), из которого Адольф Гитлер так часто обозревал свои владения. Каково было немецкому еврею, чьи друзья и родственники погибли в холокосте, стоять победителем в хоромах свергнутого диктатора? Почти все вещи в доме давно растащили на сувениры проходящие войска, но Гарри все равно умудрился найти пару эполет и письмо с вензелем высокопоставленного генерала СС. Он смотрел сверху на освобожденную Германию и думал: «Вот это класс!»
В конце мая капитан Роример отвез рядового Эттлингера в Нойшванштайн. Нойшванштайн! Он возвышался перед Гарри Эттлингером, как и перед Джеймсом Роримером несколько недель назад, вздымая в небо величественные башни. Ничто не могло сравниться с этим замком – ни по живописности, ни по богатству коллекции украденных предметов искусства – разве Альтаусзее. Но у Альтаусзее не было такой истории! Как и многие другие немецкие дети, Эттлингер вырос на рассказах о Нойшванштайне и его бесчисленных сокровищах, и теперь, входя в эти ворота, он будто бы вступал в сказку из своего детства. Это была Германия из легенды, Германия золотых тронных залов! Но это была и реальная Германия, и ее залы были битком набиты ворованными шедеврами. Гарри видел, как Роример заступил путь британскому генералу. Американский лейтенант был непреклонен: внутрь нельзя никому. Но вот он, Гарри Эттлингер, простой рядовой, стоит здесь, восхищаясь видом произведений искусства, золота и сокровищ – сокровищ Ротшильдов! – которые во времена своего детства в Карлсруэ он и вообразить себе не мог. Он уже несколько недель занимался переводом документов и был в курсе происходящего, но там он имел дело только со словами и цифрами. А вот увидеть подлинники таких гениев, как Рембрандт, сваленными, словно обычные трофеи, в кучу – это было совершенно другое. «Я начал понимать, что такое холокост, – впоследствии рассказывал Гарри, – не тогда, когда узнал о безвинно убитых, – это понимание пришло ко мне намного позже, – а тогда, как увидел все это обилие украденных ценностей. Именно с Нойшванштайна началась для меня та глава истории, которую нельзя забыть».
В сентябре 1945 года Джеймс Роример отправил Гарри Эттлингера в Хайльбронн, в ту самую шахту, которую в апреле он спасал от затопления. Звуки войны уже смолкли, но эхо ее еще звучало. Отель «Кронпринц», в котором жил Гарри вместе с двумя десятками других военных, был единственным уцелевшим зданием из целого квартала каменной застройки. На безлюдных улицах громоздились кучи мусора, который никто не убирал. В опустевшем центре города не было заметно никаких признаков жизни. Направляясь к шахте, Гарри ориентировался на железнодорожную станцию Бокинген, тоже полностью разрушенную. Напротив станции высилась бесформенная бетонная груда – все, что осталось от бомбоубежища. Вход в него был завален после разрушительной атаки союзников 4 декабря 1944 года. Убежище загорелось, заживо похоронив две тысячи прятавшихся внутри немцев.
Но шахта Хайльбронн благодаря Джеймсу Роримеру снова работала. В этом царстве глубокого сна она казалась единственным бодрствующим чудовищем. Насосы отремонтировали, и они исправно качали из подземелий воду, проникающую из реки Неккар. Вагонетки выносили на поверхность огромные куски соляной породы. Затем камень загружали в огромный плавильный котел, растапливали при температуре шестьсот пятьдесят градусов по Цельсию и снимали с поверхности кристаллы соли. Котел работал на коксе, который получали из каменного угля. Поскольку угля в шахте имелось в избытке, то и близлежащая фабрика по производству стекла тоже не бездействовала. Посреди страданий и разрухи, при том, что большинство людей не имело куска хлеба и крыши над головой, фабрика тысячами выплевывала новенькие бутылочки для «кока-колы».
Именно в Хайльбронне Гарри впервые осознал, какая огромная работа легла на плечи ПИИА. В городе было лишь два хранителя, и им предстояло достать из-под земли – в буквальном смысле слова – тонны произведений искусства. Операцией руководил хранитель памятников лейтенант Дэйл Форд, художник по интерьеру. Он дни напролет просиживал в кабинете возле лифта, прочесывая архивы Оперативного штаба; ему помогали три немца: искусствовед, администратор и бывший мелкий служащий Оперативного штаба Розенберга, во время войны работавший в Париже (и очень может быть, что в Жё-де-Пом – это так никогда и не прояснилось). Главной задачей Форда и компании было выуживать из шлака шедевры мировой культуры.
