Именно в Хайльбронне Гарри впервые осознал, какая огромная работа легла на плечи ПИИА. В городе было лишь два хранителя, и им предстояло достать из-под земли – в буквальном смысле слова – тонны произведений искусства. Операцией руководил хранитель памятников лейтенант Дэйл Форд, художник по интерьеру. Он дни напролет просиживал в кабинете возле лифта, прочесывая архивы Оперативного штаба; ему помогали три немца: искусствовед, администратор и бывший мелкий служащий Оперативного штаба Розенберга, во время войны работавший в Париже (и очень может быть, что в Жё-де-Пом – это так никогда и не прояснилось). Главной задачей Форда и компании было выуживать из шлака шедевры мировой культуры.
Гарри в свою очередь должен был доставлять их на поверхность. Каждое утро, миновав бомбоубежище и стекольный завод, он приходил к Форду и получал список предметов с указанием их местонахождения. Затем вместе с двумя немецкими шахтерами погружался на двести метров во тьму. В здешних местах действовали две шахты (вторая, Кохендорф, была расположена неподалеку), которые тянулись на километры под землей. В отсеках шахт было спрятано сорок тысяч ящиков, из которых Гарри должен был отбирать не менее десятка в день. Задача казалась непосильной, но ее выполнение облегчали два обстоятельства. Во-первых, записи Оперативного штаба были безупречны, и путь к каждому предмету был указан точно, вплоть до стеллажа, полки и номера ящика. Во-вторых, как и заверял в апреле главный инженер шахты Роримера, все произведения искусства хранились в меньших залах верхнего уровня. В гораздо более обширных нижних уровнях, по большей части затопленных во время или сразу после битвы за город, было сложено фабричное оборудование.
В шахте было темно и холодно. От главного коридора ответвлялись запутанные туннели, и, раз свернув не туда, ничего не стоило заблудиться. Бесконечные подземные залы сбивали с толку, но еще больше пугало то, что в каждом лежали сотни одинаковых коричневых ящиков, а в каждом из ящиков – картины, золотые монеты, бомбы, мины-ловушки… или личные вещи вроде семейных фотографий. Невозможно было предсказать, что окажется внутри. Так, проработав в шахте уже несколько недель, Гарри наткнулся на таинственную комнату, вход в которую был заделан кирпичом, и приказал снести кладку. Внутри оказались длинные ряды столов, уставленных бутылками. В каждой бутылке было немного прозрачной жидкости над толстым слоем осадка. Шахтеры сразу поняли – это был нитроглицерин. Включили сирену, и все бегом покинули шахту. Вниз отправились специалисты, которые с предельной осторожностью вынесли бутылки на поверхность. Шахтеры объяснили Гарри: еще немного, и нитроглицерин взорвался бы. Тот, кто возвел стену, именно на это и рассчитывал.
Но, несмотря на все опасности, миссия спасения шла своим чередом. После окончания войны встал вопрос: что делать с найденными в Германии и Австрии сокровищами? В итоге было решено вернуть все объекты культурного наследия, даже те, что изначально принадлежали Германии, законным владельцам. Союзники намеревались осуществить операцию по возвращению сокровищ как можно быстрее. Это понятно: армия не могла себе позволить разбрасываться людьми. Кроме того, ценность имущества, о котором шла речь, была беспрецедентной, и мир с замиранием сердца ждал: неужели союзники и правда вернут владельцам трофеи?
В конце лета генерал Эйзенхауэр дал на этот вопрос однозначный ответ. Никогда не забывая про своих союзников в Западной Европе, он отдал приказ организовать процесс переправки в те или иные страны самых главных шедевров, постепенно налаживая систематическую работу по возврату вывезенных ценностей. Первым на очереди был Гентский алтарь. За ним последовали и другие, в том числе знаменитые витражи Страсбургского собора, которые французы считают своей реликвией. Приказ передавался от командира к командиру, пока не достиг сидевшего в двухстах метрах под землей Гарри Эттлингера. Найти огромные витражи даже в Хайльбронне не составляло труда, но вот извлечь их на поверхность из действующего соляного рудника – эта задачка была посложней. С ней справились и взялись за упаковку: вышло 73 ящика. К середине октября витражи были внесены в опись, упакованы и готовы к перевозке. Но ехали они не в пункт сбора ПИИА – в сопровождении охраны их торжественно доставили прямо в Страсбург. 4 ноября 1945 года в честь возвращения витражей на родину состоялась торжественная церемония, во время которой Джеймсу Роримеру вручили орден Почетного легиона – он стал первым хранителем памятников, удостоенным столь высокой награды.
Гарри тем временем получил новое задание. Ведь нацистские грабежи не сводились только к кражам из музеев. Нацистские воры обирали частных лиц, отнимая у людей не только фамильные ценности, но и семейные реликвии. Семья Гарри Эттлингера тоже понесла от них ущерб. В октябре 1945 года он получил письмо от дедушки Оппенгеймера. Перед тем как в 1939 году бежать из Германии, опа спрятал в камере хранения под Баден-Баденом столь дорогую ему коллекцию книжных экслибрисов и гравюр. У него сохранилось название места, номер склада, комбинация замка – и надежда, что его личное сокровище переживет войну и вернется к нему. Прошло шесть лет, и вот его внук служит в Центральной Германии хранителем памятников и спасителем искусства. Опа Оппенгеймер надеялся, что Гарри сможет вернуть ему коллекцию, если она еще не погибла.
Возможность представилась Гарри в ноябре, когда в отель «Кронпринц» прибыл личный камердинер губернатора французской зоны оккупации Жак. Жак был специалистом по ремонту автомобилей и приехал на стажировку в расположенный в соседнем Штутгарте завод «Мерседес-Бенц». Гарри спросил, не подкинет ли он его в Баден-Баден, находившийся во французской зоне. Тот с радостью согласился.
Итак, погожим ноябрьским деньком Жак, рядовой Гарри Эттлингер и некто Айк – жертва холокоста, «усыновленный» отрядом, – сели в джип и отправились на поиск коллекции гравюр и экслибрисов. Они ехали чуть больше часа и без труда нашли дорогу к хранилищу. Открывая двери, Гарри почувствовал, как сердце подпрыгнуло у него в груди – точь-в-точь как в Бельгии в казавшийся теперь таким далеким день, когда сержант вызвал его из колонны, отправлявшейся на фронт. Здесь, в этих темных запылившихся комнатах, хранились чудеса, знакомые Гарри по детству в Карлсруэ: тысячи оригинальных экслибрисов, сотни оттисков немецких экспрессионистов и прекрасная копия Рембрандта. Все было в том же состоянии, как оставил опа Оппенгеймер.
Жак похлопал Гарри по плечу и предложил отпраздновать радостное событие: они отобедали форелью, только что выловленной из ручья, запивая ее местным вишневым шнапсом. Расставаясь с Жаком в Баден-Бадене, они были уже навеселе. Может, даже слишком. Айк, который особенно налегал на выпивку, не вписался в поворот на горном серпантине и съехал в кювет. Понадобилось десять человек, чтобы вытащить джип обратно на дорогу. У машины полетела тормозная система. Айк развернулся и, не включая мотора, покатил машину вниз, обратно в Баден-Баден, – 5 километров по извилистой дороге.
