Любимое место наших со студентами прогулок – парк в Петергофе. Ходим по заснеженным аллеям, любуемся знаменитыми дворцами, статуями – и спорим. Спорим! Молодые души жаждут разобраться во всех сложностях, определить свой путь в будущее. Смотрю на своих юных разгоряченных собеседников и думаю: как же важно помочь им найти истину, сформировать правильное понимание проблем общества, в котором они живут и которое им предстоит перестраивать, как определить им верное понимание давней и недавней нашей истории.
В чем опасения? Да вот простой пример: казалось бы, о Великой Отечественной войне, героизме ее участников столько написано и сказано. Но недавно в одном из студенческих общежитии нашей „Техноложки“ проходила встреча с Героем Советского Союза полковником в отставке В. Ф. Молозевым. Среди прочих ему был задан и вопрос о политических репрессиях в армии. Ветеран ответил, что с репрессиями не сталкивался, что многие из тех, кто вместе с ним начинал войну, пройдя ее до конца, стали крупными военачальниками… Некоторые были разочарованы ответом. Ставшая дежурной тема репрессий гипертрофирована в восприятии части молодежи, заслоняет объективное осмысление прошлого. Примеры такого рода не единичны…
Другая особенность воззрений „леволибералов“ – явная или замаскированная космополитическая тенденция, некий безнациональный „интернационализм“ Я где-то читала, что когда после революции в Петросовет к Троцкому „как к еврею“ пришла делегация купцов и фабрикантов с жалобами на притеснения красногвардейцев, тот заявил, что он „не еврей, а интернационалист“, чем весьма озадачил просителей.
Понятие „национального“ у Троцкого означало некую неполноценность и ограниченность в сравнении с „интернациональным“. И потому он подчеркивал „национальную традицию“ Октября, писал о „национальном в Ленине“, утверждал, что русский народ „никакого культурного наследства не получил“ и т. п. Мы как-то стесняемся говорить, что именно русский пролетариат, который троцкисты третировали как „отсталый и некультурный“, совершил, по словам Ленина, „три русские революции“, что в авангарде битв человечества с фашизмом шли славянские народы.
Тревожит меня и вот что: с воинствующим космополитизмом связана ныне практика „отказничества“ от социализма. К сожалению, мы спохватились лишь тогда, когда его неофиты своими бесчинствами мозолят глаза перед Смольным или под стенами Кремля. Более того, нас как-то исподволь приучают видеть в названном явлении некую почти безобидную смену „местожительства“, а не классовую и национальную измену лиц, большинство которых на наши же общенародные средства окончили вузы и аспирантуры. Вообще некоторые склонны смотреть на „отказничество“ как на некое проявление „демократии“ и „прав человека“, талантам которого помешал расцвести „застойный социализм“. Ну а если и там, в „свободном мире“, не оценят кипучую предприимчивость и „гениальность“ и торг совестью не представит интереса для спецслужб, можно возвратиться назад…»
Вопрос: что Нина Андреева сказала неправильно? Однако реакция на ее письмо была весьма своеобразной. Казалось бы – все выступали за демократию, то есть за право говорить и писать то, что думаешь. Ага. Господа «демократы» полагали, что говорить могут только они. Один из видных питерских писателей поехал в Технологический институт с требованием уволить Нину Андрееву. Вот такие были демократы.
А вокруг Нины Андреевой стала складываться политическая партия – ВКПБ, первая коммунистическая структура, альтернативная КПСС. С идеологией у партии вышло не очень хорошо. По большому счету, ВКПБ предлагала вернуться в 50-е годы. Но ведь, как говорится, ни в одну реку нельзя войти дважды. Что было в 50-х, как бы к этому ни относиться, – прошло. Тем более что партия с самого начала находилась в тактическом тупике. Что делать-то? Этого так решить и не смогли.
Первоначально партия имела определенный успех. В ней состояло приличное количество рабочей молодежи.
Интересно, что ВКПБ поддержали компартии Латинской Америки. Некоторое время она существовала фактически за счет их пожертвований. Но потом один из лидеров пошел на раскол и утащил вместе с собой все иностранные связи. В итоге партия как-то тихо увяла. Она существует и в настоящее время, но ничего серьезного из себя не представляет.
Несколько позже, чем ВКПБ, возникли и другие коммунистические организации, самая крупная и известная из которых – Коммунистическая партия Российской Федерации (КПРФ). Эти товарищи тоже используют «бренд» Сталина. Однако проблемы у них те же, что и у партии Нины Андреевой. Что делать? Остряки шутят, что разница между двумя коммунистическими структурами в том, что члены одной партии хотят заснуть и проснуться при Сталине, а другие – при Брежневе…
Из всего сказанного, казалось бы, можно сделать вывод, что сталинизм – это игры пенсионеров, которые просто физически вскоре уйдут из жизни. А вот не торопитесь с выводами. Зайдите в любой приличный книжный магазин и посмотрите на книги, посвященные Сталину. Обличительные произведения притулились где-то в уголке, а на видном месте стоят творения сталинистов.
А что такое сталинизм сегодня? По большому счету он не очень и отличается от национализма. Некоторые группировки даже пытаются сочетать красную советскую звезду и черно-бело-оранжевый флаг националистов. Идеи-то простые:
– Социальная справедливость.
– Преобладание национальных интересов над всеми иными.
Так что перспектива у сталинизма может быть очень разной…
И. В. Сталин. Троцкизм или ленинизм?
Речь на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС
19 ноября 1924 г.
Товарищи! После обстоятельного доклада Каменева мне остается сказать немного. Я ограничусь поэтому разоблачением некоторых легенд, распространяемых Троцким и его единомышленниками об Октябрьском восстании, о роли Троцкого в восстании, о партии и подготовке Октября и т. д. Здесь же я коснусь троцкизма, как своеобразной идеологии, несовместимой с ленинизмом, и задач партии в связи с последними литературными выступлениями Троцкого.
I. Факты об Октябрьском восстании
Прежде всего об Октябрьском восстании. Среди членов партии усиленно распространяют слухи о том, что ЦК в целом был будто бы против восстания в октябре 1917 года. Рассказывают обычно, что 10 октября, когда ЦК принял решение об организации восстания, ЦК в своем большинстве высказался сначала против восстания, но в это время ворвался будто бы на заседание ЦК один рабочий и сказал: «Вы решаете вопрос против восстания, а я вам говорю, что восстание все-таки будет, несмотря ни на что». И вот после этих угроз ЦК, будто бы струсивши, вновь поставил вопрос о восстании и принял решение об организации восстания.
