В 1973 году Л. Зыкина была удостоена звания народной артистки СССР. По большому счету это звание Зыкина должна была получить несколькими годами ранее — еще в конце 60-х, когда ее слава уже гремела на бескрайних просторах Советского Союза. В сущности, не было у нас в стране уголка, где не знали хотя бы одну песню в исполнении Зыкиной. Но самыми популярными песнями в репертуаре Зыкиной, ее визитными карточками были: «Течет река Волга», «Оренбургский пуховый платок», «Я люблю тебя, Россия». Однако звания народной Зыкина была удостоена только в 1973 году, спустя 26 лет после своего первого выхода на эстраду (та же М. Плисецкая стала народной в 34 года). С чем было связано столь долгое официальное признание, сказать трудно. То ли с тем, что Зыкина так и осталась беспартийной, то ли с какими-то иными причинами. Может быть, чиновникам не нравилась бытовая «распущенность» певицы — к тому времени она успела развестись со своим вторым мужем? Бытует версия, кто же покончил с несправедливостью. Решающую роль в присвоении ей звания народной артистки будто бы сыграл один из членов тогдашнего Политбюро. Кто же он — этот покровитель?
В декабре 1972 года на банкете в Кремле, посвященном 50-летию образования СССР, председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин внезапно предложил поднять бокалы за Людмилу Зыкину — истинно русскую певицу. Косыгин произнес этот тост с таким воодушевлением, что присутствующие усмотрели в этом некий намек на какое-то особенное отношение министра к популярной певице. С этого момента сначала по Кремлю, а затем и далеко за его пределами пошел гулять слух об амурных делах предсовмина и певицы. О том, что эти слухи действительно ходили весьма широко, можно судить по словам самой Л. Зыкиной:
«Я приехала в Чехословакию. И вдруг меня встречают с такой помпой — диву даюсь. В каждом районе после каждого концерта — подарки. Какие вазы я оттуда привезла! А на прощание мне говорят: «Непременно передайте Алексею Николаевичу от нас низкий поклон и скажите, что мы его очень любим». Я удивляюсь: «С удовольствием передам, если только увижу его». — «А разве вы не его жена?» — «Да нет, — говорю, — у него дочь моего возраста».
Затем мне как-то рассказывал Борис Брунов — он дружил с мужем Людмилы, дочки Косыгина, — что однажды на встрече Нового года Боря рассказал Алексею Николаевичу об этом слухе. А Косыгин и говорит: «Ну что ж, я Зыкину очень люблю. Ты ей передай мои самые лучшие пожелания в новом году».
А вскоре приехал Помпиду, и меня пригласили на прием. Гам был и Косыгин. «Здравствуйте, — говорю, — Алексей Николаевич». — «Здравствуйте, Людмила Георгиевна! Ну как, невеста, дела?» Мне было так неловко, я покраснела как рак…»
В 1973 году гастрольная судьба занесла Зыкину в Англию. Буквально за несколько недель, что она пробыла на земле туманного Альбиона, певица дала 75 концертов. Нагрузки немалыe, если учесть, что Зыкина была уже далеко не девочка. Один из журналистов удивился: «С такой нагрузкой может справиться только человек, имеющий отличное здоровье. Не так ли?» На что Зыкина ответила: «На здоровье не жалуюсь. Истинно русские люди редко бывают хилыми». Буквально на следующий день в одной из английских газет появилась заметка этого журналиста, в которой он сообщал своим читателям: «У Зыкиной мощный голос, потому что она обладает крепким здоровьем. Таких в Советском Союзе хватает, но не настолько, чтобы петь в Британии».
24 октября 1974 года из жизни ушла министр культуры СССР Екатерина Фурцева. Согласно официальной версии она скончалась от острой сердечной недостаточности, согласно неофициальной — покончила с собой, приняв цианистый калий. Вторая версия выглядит более правдоподобно. Дело в том, что в последние несколько месяцев перед смертью обстановка вокруг Фурцевой накалилась. В конце 1973 года ее не избрали депутатом Верховного Совета СССР, а несколько месяцев спустя едва не исключили из партии. Поводом к этому послужил скандал с дачей, которую Фурцева хотела построить для своей дочери от первого брака — Светланы. Фурцева закупила строительные материалы по «бросовым» ценам плюс взяла паркет не откуда-нибудь, а из Большого театра. Когда об этом стало и жестно в ЦК, ее вызвали в Комитет партийного контроля и едва не исключили из партии. Фурцеву спасло то, что она согласилась сдать уже построенную дачу государству. Но, видимо, оправиться от шока, пережитого ею на заседании КПК, Фурцева так и не смогла.
Рассказывает Л. Зыкина: «Я видела Екатерину Алексеевну в последний день ее жизни. Я приехала с гастролей, перед ними был отпуск. Заехала в Москву на день, чтобы затем отправиться на гастроли в Горький, а мне звонят из министерства: Екатерина Алексеевна ищет. «Людушка, ну что же вы пропали?» Она никого не называла на «ты», как написал об этом Михаил Козаков. Мы встретились с ней у наших общих знакомых, пошли в баню, там она и говорит мне: «Видите, сколько забот. Малому театру — 200 лет, Ойстрах умер, надо организовать похороны…» Потом она поехала на прием в честь 200-летия Малого театра. Как мне рассказывали позже, за столом она сидела вместе с Лапиным, тогдашним председателем Гостелерадио. И будто бы он сказал ей что-то неприятное… После банкета Екатерина Алексеевна вдруг мне звонит, а голос такой тихий, усталый. «Люда, — говорит, — я вам вот почему звоню: вы сами за рулем сидите. Так будьте осторожны!» Узнав о том, что Николай Павлович (Н. П. Фирюбин, заместитель министра иностранных дел СССР был мужем Фурцевой. — Ф. Р.) еще остался в Малом, я спросила, не приехать ли мне к ней. «Нет-нет, я сейчас ложусь спать», — ответила она. На этом наш разговор был закончен.
В пять утра я уехала в Горький, а днем мне сообщили о ее смерти. Я тут же вернулась. До моего сознания случившееся не доходило, и спрашивать ни о чем я не стала. Мне лишь сказали, что ей стало плохо — сердце… Я знала о том, что у них с Николаем Павловичем были какие-то нелады, в последнее время они вечно ссорились. Но что дойдет до такой степени, даже не предполагала. Она очень любила жизнь. Говорили, что она на себя руки накладывала, но я этого не знаю. (В 1960 году Фурцева оказалась в опале и, не сумев это пережить, попыталась покончить жизнь самоубийством — вскрыла себе вены. Однако врачам удалось ее спасти. — Ф. Р.)
Гражданская панихида проходила в здании МХАТа. Я спела у гроба Екатерины Алексеевны песню-плач «Ох, не по реченьке лебедушка все плывет…» После похорон Николай Павлович со Светланой (дочь Фурцевой от первого брака. — Ф. Р.) позвали меня на поминки, но я не поехала. Потому что никому из них не доверяла. Вместе с несколькими такими же близкими Екатерине Алексеевне людьми мы пошли ко мне домой и мм роили свои поминки. Вспоминали и плакали… Она ведь была нам близким и очень дорогим человеком…»
