– Ты, Петро, не уезжай домой после окончания обсуждения, – сказал он. – Михаил Александрович приглашает на ужин в столовую. Там будут все секретари райкомов партии, Герасимов с артистами, Сергей Бондарчук. От вашей делегации, кроме тебя, должны быть директор Каргинского совхоза Бабанский и директор Грачевской МТС Ярославский. Понял?
– А что положено от нас? – спросил я.
Сетраков замялся:
– Особо ничего. Ужин я предложил оплатить в складчину секретарям райкомов. Как считаешь?
Я внес названную сумму и пошел в президиум.
– Ты куришь? – спросил меня Шолохов, сидевший рядом со мной.
– Да, Михаил Александрович, – ответил я.
– Тогда пойдем перекурим.
Зашли мы в небольшой кабинет. Я спросил первое пришедшее в голову:
– Вам нравится, Михаил Александрович, как проходит обсуждение фильмов?
Шолохов, откровенно оглядев меня, сказал с задоринкой:
– Обсуждение идет хорошо. Чего-чего, а обсуждать мы научились, хлебом не корми.
Помолчали. Шолохов продолжал изучающе смотреть на меня. Погладил усы и как обухом по голове:
– Слушай, разведчик. Неужели ты думаешь, что у меня не на что угостить вас? Как ты клюнул на складчину? Как вы могли решить такое за моей спиной?
Я был ошарашен, даже лоб вспотел. Но, показалось, ответ нашел подходящий:
– Мы здесь на положении гостей, Михаил Александрович, и должны выполнять решения хозяина, уважать его.
– Ну что ж, считай, все мы и решили, – положил Шолохов руку мне на плечо. – Передай секретарям, пусть заберут свои паи и не опаздывают на ужин.
Мне было неловко. Так же почувствовали себя секретари, когда я рассказал им о разговоре с Шолоховым. А хозяин – Василий Алексеевич Сетраков – запричитал:
– Ну, держись, Васька, достанется тебе!
За ужином разговором владели артисты. Они вспоминали, как готовили и исполняли свои роли. Шолохов внимательно слушал. Где-то минут через сорок поднялся и сказал:
– Вы меня извините, товарищи. Благодарю организаторов за ужин. Не огорчайтесь. Я вас покидаю, – и обратился к Сетракову: – Василий Алексеевич, уделите больше внимания женщинам. Смотрите, они больно много говорят о своей тяжелой работе на съемках и почти ничего не едят.
Спустя полчаса как уехал Шолохов в столовой появился шофер Николай Володин – видный, улыбчивый казак. Пробравшись ко мне, сказал тихо:
– Вы меня извините. Я приехал за вами и директором Каргинского совхоза Константином Дмитриевичем Бабанским. Вас ждет у себя дома Михаил Александрович Шолохов.
Бабанский был мужем единственной родственницы Шолохова – его двоюродной сестры. А зачем ему понадобился я?
Расстояние до дома Шолохова было небольшим. Но ехали, показалось мне, долго. Дорога была – сплошные ухабы и песок. Вешенская в пятидесятые годы, кто помнит, была похожа на ту, о которой писалось в «Тихом Доне»: «…вся в засыпи желтопесков. Невеселая, плешивая, без садов станица».
В гуще жилых куреней, жавшихся друг к другу на высоком берегу Дона, белел шолоховский дом. К воротам и калитке его забора вела узкая улочка. Я смотрел вокруг во все глаза, наслушавшись россказней о помещичьей пышности шолоховской усадьбы с большой конюшней для нескольких пар выездных лошадей и… аэродромом!
Ничего этого, конечно, не было. Двор как двор, хорошо ухоженный. Слева от дорожки к дому между деревьями зеленели грядки огорода. Справа в хозяйских постройках смачно жевала жвачку корова и кудахтали куры. Чуть дальше был сад, где теперь могила М.А. Шолохова. За садом гараж для автомашины…
К дому я прошел с бьющимся от волнения сердцем. Вошел в дом, как в храм мировой культуры. Но убранство его было предельно простым, ничего лишнего, кроме самого необходимого.
Все, что происходило в этот день, мне запомнилось удивительно ярко, до мельчайших подробностей. Ведь с этой встречи в доме началось мое долгое знакомство с Михаилом Александровичем Шолоховым, переросшее в большую дружбу на долгие годы, до последних минут его жизни.
Запомнил, как вошли мы с Константином Дмитриевичем Бабанским в боковую дверь. Поднялись по ступенькам коридорчика и оказались в небольшой прихожей. Прямо, справа и слева ее были двери. Позже я узнал: прямо была гостиная, справа – столовая, слева – кабинет Шолохова. Из стены прихожей торчали вделанные в нее деревянные крючки вешалки. Чуть поодаль висело зеркало, перед которым стояли круглый столик и два обыкновенных стула. Только причесались мы у зеркала, как услышали:
– Ну, здорово, мои милые боковчане. Рад вас видеть у себя, да тем более Нюра обещала угостить хорошей вечерей. Костя знает, она у нас на это способна.
Константин Дмитриевич кивнул. Нюра – Анна Антоновна – милая, добрая женщина, помогала Марии Петровне, жене Шолохова, нянчить детей. С тех пор так привязалась к шолоховской семье и так полюбилась ей, что стала в доме как своя.
Михаил Александрович легонько подтолкнул нас в столовую – комнату с двумя окнами, за которыми открывался вид на Дон. У стены стоял видавший виды дерматиновый диван, посредине – прямоугольный стол, накрытый гладко-белой скатертью, с четырьмя стульями по бокам и одному по торцам. Усадив меня справа, Бабанского слева от себя, Михаил Александрович стал расспрашивать его о жене, своей сестре:
– Как Мария? Как ее здоровье? Я наслышан, что у нее не все в порядке с глазами.
Константин Дмитриевич подтвердил, что у нее стало очень плохим зрение. Врачи никак не могут поставить диагноз, а она переживает, нервничает.
Михаил Александрович, слушая внимательно Бабанского, раскуривал – она почему-то все время гасла – трубку. Бабанскому он сказал:
– Вот это называется казаки. Два таких мужика, и довели до такого состояния женщину. Почему ты раньше ничего не говорил, молчал? Я знаю, ты тоже заполошный в работе, как я. Но работа работою, а Марию надо лечить, и если тебе некогда, то за это возьмусь я. Ты, наверно, возражать не будешь?
Константин Дмитриевич почувствовал себя виноватым.
– Ну, дорогой мой зятек Костя, мы и договорились, – закончил Михаил Александрович, раскурив наконец трубку.
Анна Антоновна принесла большую сковороду с приготовленной по-казачьи яичницей с мелкой рыбешкой. Поставила на стол бутылку коньяку, три маленькие рюмочки и не к казачьему столу маленькие блюдечки с мелко нарезанными ломтиками лимона, посыпанными сахаром. Михаил Александрович проводил ее смеющимися глазами:
– Она у нас запоминающая. Однажды по приезде из Москвы я рассказал, как поприсутствовал случайно на заседании парткомиссии. Слушали двух товарищей. Изрядно выпив, они что-то натворили. «А что вы пили?» – спросил председательствующий. «Коньяк», – сказал один. «Коньяк? А закусывали небось рыбой?» – «Селедкой», – ответил второй. «Понятно, – сказали им. – За то, что вы выпили лишнее и не знали, что коньяк закусывают лимоном с сахаром, выносим вам по строгому выговору». С тех пор Нюра, как видите, обязательно приносит к коньяку каждому блюдечко с лимоном, чтобы ни я, ни вы не попали на парткомиссию, – рассмеялся Шолохов.
