Выше мы уже говорили, что в 1939–1940 гг. у военно-политического руководства СССР окрепла уверенность в возможности ведения войны исключительно на чужой территории. В этих условиях альтернативные предложения не рассматривались, их авторы подвергались репрессиям. Тем не менее находились люди, которые высказывали точку зрения, отличную от мнения большинства. Одним из них был комдив Г.С. Иссерсон, с 1939 года – начальник кафедры оперативного искусства Академии Генерального штаба. В опубликованной в 1940 году книге «Новые формы борьбы. (Опыт исследования современных войн)» он дал анализ боевых действий в Испании и Польше.
Иссерсон считал, что мобилизация и сосредоточение войск вероятного противника будут осуществляться постепенно и скрытно:
«Нужно, чтобы эффект неожиданности был настолько ошеломляющим, чтобы противник был лишен материальной возможности организовать свою оборону… Иными словами, вступление в войну должно приобрести характер оглушительного подавляющего удара. <…> В тех или иных размерах о сосредоточении становится известно. Однако от угрозы войны до вступления в войну всегда остается еще шаг. Он порождает сомнение, подготовляется ли действительное военное выступление или это только угроза. И пока одна сторона остается в этом сомнении, другая, твердо решившаяся на выступление, продолжает сосредоточение, пока наконец на границе не оказывается развернутой огромная вооруженная сила. После этого остается только дать сигнал, и война сразу разражается в своем полном масштабе»[258].
На совещании высшего командного состава РККА в Москве 23–31 декабря 1940 года книга Иссерсона была подвергнута критике, а сам он понижен в звании до полковника и уволен из армии. 10 июня 1941 года его арестовали, и он получил 10 лет лагерей и 5 лет поражения в правах.
В прижизненных мемуарах маршал Г.К. Жуков написал:
«Внезапный переход в наступление… сразу всеми имеющимися и притом заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами… нами не был предусмотрен. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники – Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков – и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов…»[259].
Для координации деятельности органов разведки и контрразведки в русской кампании в июне 1941 года Абвер создает специальный орган, получивший название Штаб «Валли». Штаб, размещенный под Варшавой в местечке Сулеювек, возглавил майор Баум. Штабу подчинялись абверкоманды, приданные группам армий «Север», «Центр» и «Юг». В подчинении каждой абверкоманды имелось от трех до восьми абвергрупп. Расчет был на блицкриг, но этот расчет оправдался только частично.
Накануне вторжения в СССР Иностранный отдел Абвера осуществлял массированную вербовку агентов в среде армянских («Дашнакцутюн»), азербайджанских («Муссават») и грузинских («Шамиль») политэмигрантов.
К началу июня 1941 года Абвер перебросил к границам Советского Союза и расположил на важнейших направлениях следующие диверсионные подразделения из состава полка «Бранденбург 800»:
1-й батальон – в районе Перемышля; два взвода из 1-го батальона – в районе Сувалки; 8-я рота 2-го батальона – на северо-западной границе Восточной Пруссии; 9-я рота 3-го батальона – в составе ударной группировки группы армий «Центр»; 15-я легкая рота 4-го батальона – в районе Рованиеми в составе армии «Норвегия».
7 июня 1941 года батальон «Роланд» прибыл из Вены в город Кимполунг в Румынии и был включен в состав 11-й немецкой армии.
18 июня батальон «Нахтигаль», передислоцированный к границе в районе Перемышля, поступил в подчинение командира 1-го батальона полка «Бранденбург 800».
В составе НКГБ специальное разведывательно-диверсионное подразделение, вновь получившее название Особая группа, начало воссоздаваться только 17 июня 1941 года по личному распоряжению Л.П. Берии. Этому предшествовала встреча Меркулова и Фитина со Сталиным.
Нынешнему поколению, живущему в условиях постоянного оболванивания средствами массовой информации, трудно понять позицию высшего военно-политического руководства СССР в предвоенный период. Об этом времени с высоты прожитых лет беспристрастно и со знанием дела рассказывают руководители внешней разведки Советского Союза.
«16 июня 1941 года, – вспоминает П.М. Фитин, – из нашей берлинской резидентуры пришло срочное сообщение о том, что Гитлер принял окончательное решение напасть на СССР 22 июня 1941 года. Эти данные тотчас были доложены в соответствующие инстанции.
Поздно ночью с 16 на 17 июня меня вызвал нарком и сказал, что в час дня его и меня приглашает к себе И.В. Сталин. Многое пришлось в ту ночь и утром 17 июня передумать. Однако была уверенность, что этот вызов связан с информацией нашей берлинской резидентуры, которую он получил. Я не сомневался в правдивости поступившего донесения, так как хорошо знал человека, сообщившего нам об этом. <… >
Несмотря на нашу осведомленность и твердое намерение отстаивать свою точку зрения на материалы, полученные Управлением, мы еще пребывали в состоянии определенной возбужденности.
Это был вождь партии и страны с непререкаемым авторитетом. А ведь могло случиться и так, что Сталину что-то не понравится или в чем-то он усмотрит промах с нашей стороны, и тогда любой из нас может оказаться в весьма незавидном положении. <… >
С такими мыслями мы вместе с наркомом в час дня прибыли в приемную Сталина в Кремле. После доклада помощника о нашем приходе нас пригласили в кабинет. Сталин поздоровался кивком головы, но сесть не предложил, да и сам за все время разговора не садился. <…>
Подойдя к большому столу, который находился слева от входа и на котором стопками лежали многочисленные сообщения и докладные записки, а на одной из них сверху был наш документ. И.В. Сталин, не поднимая головы, сказал:
– Прочитал ваше донесение… Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?
Мы молчим. Ведь всего три дня назад – 14 июня – газеты опубликовали заявление ТАСС, в котором говорилось, что Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского Пакта о ненападении, как и Советский Союз.
И.В. Сталин продолжал расхаживать по кабинету, изредка попыхивал трубкой. Наконец, остановившись перед нами, он спросил:
– Что за человек, сообщивший эти сведения?
Мы были готовы к ответу на этот вопрос, и я дал подробную характеристику нашему источнику. В частности, сказал, что он немец, близок нам идеологически, вместе с другими патриотами готов всячески содействовать борьбе с фашизмом. Работает в Министерстве воздушного флота и очень осведомлен. Как только ему стал известен срок нападения Германии на Советский Союз, он вызвал на внеочередную встречу нашего разведчика, у которого состоял на связи, и передал настоящее сообщение. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности его информации.
