Значит, это был такой подростковый мятеж?
– Не знаю, был ли это мятеж. Это был механизм защиты. Мы смеялись над тем, что люди пьют. Мы не пили. И мы считали, что мы лучше тех людей, которые вываливались из пабов по вечерам в пятницу и блевали на тротуар.
Вы были бандой умных подростков?
– Мы были сборищем аутсайдеров. Не все были умниками. Больше ценилось, если у тебя была хорошая коллекция пластинок. И если ты не играл в футбол. Это тоже считалось.
Теперь, когда оглядываешься назад, смотришь на это свысока, правда, как будто смотришь сверху вниз…
На лохов?
– На лохов, на скинхедов, на футбольных хулиганов. Быть может, то же высокомерие было у моего отца, который слушал оперу и любил крикет. Потому что это отличало его от остальных.
Вы написали необычную песню о своем отце – «Some times You Can’t Made It on Your Own». Когда я разговаривал с Эджем, он сказал, что вы становитесь похожим на вашего отца.
– Он был занятный и очень смешной. Нужно было быть очень шустрым, чтобы жить рядом с ним. Но не думаю, что я на него похож.
У меня совсем иные отношения с моими детьми, чем были у него со мной. В общем-то, у нас с ним не было никаких отношений. Ему свойственно было думать, что среди нас он один по-настоящему умный. Знаете песню Джонни Кэша «A Boy Named Sue», в которой он называет мальчишку девчоночьим именем, и на каждом жизненном этапе его бьют ребята-мачо, но в конце концов он становится самым крутым мужчиной.
Вы мальчик по имени Сью?
– Не поощряя меня к тому, чтобы я стал музыкантом – хотя он сам всегда хотел стать именно им, – он сделал меня музыкантом. Советуя мне никогда не мечтать о большом, потому что мечта – это разочарование, он внушил мне большие мечты. Он говорил мне, что группа просуществует всего пять или десять минут – а мы все еще живы.
Похоже, есть некая сила в этих отношениях, которые выходят за рамки обычной истории отца и сына. Вероятно, вы были одним из самых трудных детей.
– Должно быть, со мной было несколько труднее.
Он пытался воспитать двоих детей без матери. И вот вы, неумолимый и жестокий, все время хулиганивший, в странной одежде и в компании с разными придурками… Думаю, удивительно, что он уживался с вами и просто не выгнал вас на фиг. Вы когда-нибудь чувствуете свою вину за то, как вы к нему относились?
– Нет, пока я, блин, не встретил вас! Он любил гвалт. В Рождество в нашем доме был вечный скандал. Мы все время орали – мы с братом да еще потом наши дяди и тети. У него было чувство праведного возмущения, такое отношение: «Тебе нечего высовываться с этим дерьмом». Он проявлял большую мудрость в плане политики. Он был из левых, но, знаете, хвалил парня справа.
Чем больше вы об отце говорите, тем больше кажется, что вы описываете самого себя.
– Это очень любопытный угол зрения, и мне кажется, многие бы с вами согласились. Я любил отца. Но мы были воюющими сторонами. Стоявшими на своем до конца. Вообще-то его последние слова были бранными. Я спал на маленьком матрасе рядом с ним в больнице. Я проснулся, потому что он что-то громко прорычал – и это меня разбудило. Входит медсестра и говорит: «С вами все в порядке, Боб?» Он лишь взглянул на нее и прошептал: «От…бись и забери меня отсюда. Здесь как в тюрьме. Хочу домой». Последние слова: «От…бись».
Какими были первые услышанные вами записи рок-н-ролла?
– Мне было четыре года. Песня The Beatles – «I Want to Hold Your Hand». Наверно, 1964 год. Помню, как в день святого Стефана, на другой день после Рождества, мы с братом смотрели выступление The Beatles. Ощущалось, что они были едины во всем – их мелодическая сила, стрижки и сексуальность. Вероятно, это я уловил.
Потом такие исполнители, как Том Джонс. Я видел Тома Джонса субботними вечерами в варьете-шоу – наверно, мне было лет восемь, – и он был весь потный, он – животное, неукротимое животное. Поет свободно. У него сильный черный голос, черный голос в белом парне. И потом, конечно, Элвис.
Кто еще оказал на вас музыкальное влияние, когда вы были в том возрасте?
– Группы The Who, The Rolling Stones и Led Zeppelin и тому подобные – но еще раньше хорошо помню «Imagine» Джона Леннона. По-моему, мне было двенадцать лет; это один из первых прослушанных мной альбомов. Он меня просто зажег. Как будто Леннон нашептывал мне на ухо мысли о том, что возможно. Разные взгляды на мир. Когда в четырнадцать лет я остался без матери, то обратился к альбому «Plastic Ono Band».
В то же время – Боб Дилан. Слушал его акустические альбомы. Потом начал думать о том, чтобы исполнить эти акустические песни. У моего брата был сборник песен The Beatles, и я начал самостоятельно учиться играть на гитаре, а брат как бы помогал.
А эта песня, «If I Had a Hammer», вообще такая гениальная песня, как я теперь о ней думаю, что я не мог опомниться и на другой день после того, как ее услышал.
Это была первая песня, которую вы разучили?
– «If I had a hammer, I’d hammered in the morning / I’d hammered in the evening / All over this land / I’d hammer out justice / I’d hammered out freedom / Love between my brothers and my sisters / All over this land». («Если бы у меня был молоток, / я бы колотил утром, / я бы колотил вечером / по всей этой стране, / я бы выбил справедливость, / я бы выбил свободу / и любовь между моими братьями и сестрами / по всей этой стране».) Фантастика. Эти слова – манифест.
Эта песня до сих пор с вами.
– (Смеется.) Правда.
И вот все это происходило в 60-е годы в Лондоне: The Beatles, The Rolling Stones, The Who, The Kinks. Какое влияние они на вас оказали?
– The Who… Когда мне было лет пятнадцать, они действительно стали меня цеплять. Среди грохота и шума, мощных аккордов и ярости звучал и иной голос. «Nobody knows what it’s like behind blue eyes…»[308] Это был целый мир, который мне предстояло открыть. Одним из важнейших аспектов в музыке – и причиной, почему меня притягивают музыкальные произведения, – является то, что они напоминают мне путешествие в неизведанное, дарят ощущение, что есть иной мир, который необходимо исследовать. Я узнал это от Пита Таунсенда, я узнал это от Боба Дилана.
«Imagine» была первой впечатлившей вас вещью?
– «Imagine» и Боб Дилан. «Blowin’ in the Wind» и все такое – и фолк-музыка. Именно это, по-моему, подготовило меня к Джону Леннону.
Дилан подготовил вас к Джону Леннону?
– Потому что это фолк. Если вам интересен фолк, слова и шепот, все эти тихие вещи. Я сидел в моей комнате и, включив магнитофон, слушал в наушниках «Imagine». Это очень интимно. Все равно что разговаривать с кем-то по телефону, все равно что разговаривать с Джоном Ленноном по телефону. Без преувеличений. Эта музыка меняла форму комнаты. Меняла форму мира вне комнаты, твой взгляд из окна и вид из окна.
