Итак, вы не полностью опекаете Хейли, но она живет с вами и проводит почти все время не с Ким, а с вами.
– Не знаю, надо ли и можно ли сказать больше того, что известно. В прошлом году Ким то сажали в тюрьму, то выпускали, была она и под домашним арестом, дошла до точки и на какое-то время сбежала от копов. Попытка объяснить это моей племяннице и дочери была для меня, пожалуй, самым трудным делом. Никогда нельзя допускать, чтобы ребенок чувствовал себя виноватым за происходящее. Надо просто сказать ему: «У мамы проблема, мама больна, и это не потому, что она тебя не любит. Она тебя любит, но сейчас она больна, и пока она не выздоровеет, с тобой будет папа. И вот я здесь».
На пластинке Encore две песни о Ким. В песне «Puke» вы говорите, что так ее ненавидите, что вас от нее тошнит. Потом из «Crazy in Love» становится понятно следующее: «Я ненавижу тебя, но жить без тебя не могу».
– Это отношение любви-ненависти, и оно всегда будет таким. Мы говорим о женщине, которая стала частью моей жизни с незапамятных времен. Когда мы встретились, ей было тринадцать лет, мне – пятнадцать.
При каких обстоятельствах вы ее впервые увидели?
– Я увидел ее в тот день, когда она вернулась из интерната. Я был в гостях у друга, а его сестра с ней дружила, но некоторое время они не виделись, потому что Ким была в интернате. А я стою на столе без рубашки, на их кофейном столе, в кепке Kangol, пародируя рэпера LL Cool J. И я обернулся и увидел ее в дверях. Ее подруга дает ей сигарету. Ей тринадцать лет, она выше меня и выглядит не такой уж юной. Ей вполне можно было дать лет шестнадцать-семнадцать. Я сказал сестре моего друга: «Йо, кто это? Похоже, бедовая». И началась наша сага.
Вы глубоко раскрыли свои чувства к президенту Бушу и Ираку в композиции «Mosh». Вы считаете, что война в Ираке была ошибкой?
– Буша представили как героя, а он отправил наших ребят в Ирак погибать там безо всякой на то причины. Я еще не услышал внятного объяснения. Объясните нам, почему наши войска должны там погибать.
Удовлетворительного ответа нет.
– Думаю, он затеял неразбериху. Америка – лучшая из существующих стран, лучшая страна для жизни. Но ему на это плевать, и он может угробить нашу страну. Он хватается за оружие и так все поганит, что не ведает, что творит в данный момент. Он взял фальстарт и суетится, как собака, которая ловит свой хвост. А наши ребята там погибают, ребята, которым еще нет и двадцати лет или всего двадцать с небольшим и у которых вся жизнь впереди. За что они гибнут? Напоминает Вьетнам II. На нас напал Бен Ладен, а мы напали на Саддама. Мы десять лет ничего не слышали о Саддаме, но мы нападаем на Саддама. Объясните почему. Дайте хоть какой-то ответ.
Вы голосуете?
– Я как бы должен был отправить свой избирательный бюллетень по почте сегодня. Старик, я буду голосовать за Керри. Мне удалось посмотреть одни из дебатов полностью и часть еще одних. Керри поставил Буша в дурацкое положение, но любой может поставить Буша в дурацкое положение. Я не на 100 миллионов процентов за Керри. Я согласен не со всем, что он говорит, но, надеюсь, он сдержит слово, особенно если это касается плана вывода войск. Надеюсь, мы выведем Буша отсюда, и надеюсь, «Mosh» не была ни слишком незначительной, ни слишком запоздалой. Она может повлиять на некоторых избирателей или заставить людей думать и открыть им глаза на этого парня. Не желаю видеть моего брата новобранцем. Ему только что исполнилось восемнадцать лет. Не желаю, чтобы его призвали и лишили жизни. Люди думают, что их голоса не принимаются во внимание, но они должны идти и голосовать. Блин, каждый голос на счету.
В прошлом году журнал The Source опубликовал тексты песен, которые вы написали, когда вам было шестнадцать лет. Вы нелестно отзываетесь о людях, имеющих кожу черного цвета, и употребляете слово «ниггер»…
– Когда я был молод, я совершал дурацкие вольности… Я злился сам на себя. Не мог поверить, что я так сказал. По моему тону на тех записях можно было почти точно определить, что я шучу, но эти слова сказал я сам. Если бы Эминема не было никогда, это бы так не шокировало, но поскольку известно, кто я и что я собой ныне представляю, то что еще могло бы стать ахиллесовой пятой Эминема?
Видите ли вы сходство между словами «ниггер» и «пидор»? Означают ли они одно и то же?
– Никогда не рассматривал их таким образом. С течением времени слово «пидор» стало расхожим. Оба эти слова были расхожими, всегда были расхожими. Но сейчас, когда вы кому-нибудь говорите «пидор», это слово не обязательно означает «гей».
Но вы не считаете, что оба слова используются одинаково?
– Думаю, это зависит от того, употребляете ли вы его, чтобы кого-то унизить. То есть используете ли вы слово «пидор» так, как я только что сказал, в качестве ярлыка, а я не вкладываю в него расового смысла. Некоторые могут чувствовать иначе. Некоторые белые подростки чувствуют себя вполне комфортно, день напролет говоря это слово. Но не я. Не то чтобы я никогда в жизни не произносил это слово. Но теперь я просто не произношу его в повседневном разговоре. Мне кажется неправильным, если я его произношу.
Давайте поговорим о вашем сочинительстве. Как вы придумываете припевы?
– Думаю, что припевы рождаются из бита. Припев для «Just Lose It» я, вероятно, написал примерно за тридцать секунд, как только возник бит. Это была наша последняя запись для альбома. Нам казалось, что у нас еще нет хит-сингла. Это была песня, которая на самом деле ничего не значила. Только то, что диктовал мне бит. Биты роятся у меня в голове – и рифмы, и слова, и игра слов, и регулярно повторяющиеся фразы. Если вы рэпер, то рифмы на вас просто наплывают. Слова обычно сокрыты внутри самого бита, и надо только их найти.
Итак, вы были тинейджером, когда впервые услышали The Beastie Boys, и они вселили в вас чувство вроде «Ой, я мог бы стать частью хип-хопа».
– Да, но потом появились X–Clan. Мне очень нравился первый альбом этой группы[305]. Brother J был в группе лидером. Его исполнение было таким убедительным. Но он же заставлял меня ощущать себя отверженным, называя нас северными медведями. Даже такие радикальные ребята, как Public Enemy, никогда не вселяли в меня такого чувства: «Ты белый, ты не можешь исполнять рэп, это наша музыка». Группа X–Clan могла вселить в тебя нечто подобное. Это была пощечина. Вроде как, ты любишь и одобряешь эту музыку, ты покупаешь артиста и поддерживаешь его, любишь эту музыку, живешь ею и дышишь ею, – так кто имеет право говорить, что ты не можешь ее исполнять? Если у тебя к ней способности, если тебе хочется исполнять ее, то почему тебе можно покупать пластинки, но нельзя исполнять эту музыку? Это была эпоха продвижения черных – и они ощущали чувство гордости: если ты не черный, то и не должен слушать хип-хоп, не должен прикасаться к микрофону. И мы обычно одевались в черное и зеленое.
