Эла теперь готовили как дублера для полета Гордона Купера, который намечался на май 1963 года. Гордону, замыкавшему очередь, достался последний полет в серии «Меркурий» — тридцать четыре часа, двадцать две орбиты. Этот полет должен был вовлечь Соединенные Штаты в состязание с Советами, в активе которых имелись полеты из семнадцати, сорока восьми и шестидесяти четырех орбит. Первоначально планировалось четыре затяжных полета, последний из которых — продолжительностью три дня. А на роль пилота намечался Шепард. Он отчаянно хотел совершить орбитальный полет. Его суборбитальный полет, как и полет Гриссома, теперь казался ужасно незначительным. А что касается Гаса, то он уже включился в программу «Джеминай» и проводил массу времени в Сент-Луисе, где Макдоннелл строил космический корабль «Джеминай». Гас уже забыл разочарование своим полетом и с головой ушел в программы «Джеминай» и «Аполлон». Его другу Дику было поручено отобрать астронавтов для двух новых программ, и он всей душой отдался работе — не только потому, что наслаждался вновь обретенной властью. Главное в другом: что он будет прослеживать течение каждого полета от начала и до конца, он познакомится с каждой деталью каждой миссии. Дик отчаянно верил в то, что это только дело времени — одного медосмотра, двух медосмотров или одного года, — после чего он вновь обретет свое былое положение. А Уолли — тот действительно был на высоте. Его полет по-прежнему считался блестящим примером оперативного космического полета. Его приводили в доказательство того, что 22-орбитальный полет Купера вполне возможен. Уолли не мог вести себя лучше: он был настолько опытен и хладнокровен, что дальше некуда.
Уолли завершил свой полет в разгар кубинского ракетного кризиса. Целую неделю Кеннеди и Хрущев раскрывали свои карты, и казалось, что мир находится на грани ядерной войны. Но потом Хрущев отступил и убрал все советские ракеты с Кубы. После этого обстановка стала значительно спокойнее. Парни, как и все, замечали, что повсюду говорилось о запрещении ядерных испытаний и о сотрудничестве в космосе в какой бы то ни было форме. Но, по правде говоря, это казалось обычной болтовней. 11 мая, за четыре дня до полета Купера, Линдон Джонсон, как и в октябре 1957-го, когда был запущен первый спутник, выступил с речью. Отвечая на обвинения ряда бизнесменов в слишком высокой стоимости новых программ «Джеминай» и «Аполлон», он сказал:
— Я не хочу засыпать при свете коммунистической луны.
Боже мой, это гораздо хуже, чем спутник: каждую ночь над головой проплывает серебристая луна, оккупированная русскими.
Что же до самого Гордо, то он уже взошел на вершину мира. Среди его братьев были те, кто в нем сомневался, но он в себе не сомневался никогда. Он снова купался в сиянии своего света. Он последним из семерых отправляется в полет? Ну и что? Ведь это не соревнование — всю эту чепуху выдумали журналисты. Шепард, Гленн и другие просто подготовили дорогу для его затяжного полета. Возможные опасности? Они ничуть не беспокоили его с самого начала.
Имея дело с любой осуществимой формой пилотируемого полета, Гордо являл собою картину праведного апломба. Эту сторону Купера лучше, чем все его сослуживцы, понимал Джим Ратманн. Гордо много времени провел во Флориде, готовясь к полету, и часто виделся с Ратманном. Благодаря ему он, подобно Гасу, Уолли и Элу, просто помешался на автогонках. А Ратманн, в свою очередь, учился летать. Однажды Купер взял его в полет на «Бичкрафт» и сказал:
— Никогда не летай под чайками — они изгадят твой самолет.
Ратманн засмеялся, приняв это за шутку. Тогда Гордо заявил:
— Сейчас я тебе покажу! — и направил самолет на стаю чаек, летевшую низко над болотами. Ратманн тут же понял свою ошибку, но было поздно: Купер летел так низко, что был слышен свистящий звук, — это пропеллеры рассекали болотную траву. Больше мили старина Гордо косил траву, чтобы убедиться, что он находится ниже чаек. Ратманн постоянно слышал этот свистящий звук. К тому времени, когда они приземлились, Ратманн был чуть живой от страха. Но Купер спокойно открыл дверь кабины, вылез на нижнюю раму и, торжествующе указывая на крышу, завопил:
— Вот, смотри, я же говорил!
Полеты на «Меркурии» он считал довольно легким делом. И так же яростно, как сам Дик Спей-тон, требовал, чтобы астронавт был как можно в большей степени пилотом. Но раз уж вы этого добились, то зачем волноваться? Зачем поднимать шум? Надо просто взлететь и расслабиться.
Рано утром 15 мая, когда еще было темно, Гордо втиснули в маленькую человеческую кобуру на верхушке ракеты. Как всегда, взлет надолго задержали. Врачи, следившие за биомедицинской телеметрией, начали замечать нечто весьма странное. Они просто не могли в это поверить. Все показания приборов говорили о том, что… астронавт заснул! Парень спокойно спал наверху ракеты, нагруженной двумястами тысячами фунтов жидкого кислорода и ракетного топлива.
А почему бы и нет? Гордо много раз имел возможность пронаблюдать, как проходили дни взлета. Вы ложились спать в ангаре С примерно в десять или одиннадцать часов, вас будили примерно в три утра, когда было еще темно. Вас отвозили к ракете и укладывали в анатомическое кресло на два, три, четыре часа, пока шла проверка всех систем перед взлетом. И в это время вам практически нечего было делать — так почему бы не компенсировать все эти недосыпы?
По всей Америке, по всему миру миллионы людей прильнули к радиоприемникам и телевизорам в ожидании момента взлета и, как всегда, размышляли: Боже мой, о чем думает человек в такой момент?! А ответ был таким, что в НАСА просто отказывались верить в него.
К моменту взлета перед домом Гордо в «Лесном убежище» развернулось настоящее представление. Благовоспитанное Животное превзошло самого себя по части дежурства у дома приговоренного. Одна из телекомпаний даже установила антенну на лужайке через дорогу от дома — просто гигантскую, высотой в восемь этажей, — чтобы лучше передавать миру живые картины дома, внутри которого жена астронавта Купера, Труди, несла свою тревожную вахту перед телевизором. Собралась самая огромная толпа репортеров и телевизионщиков, которую вы только могли себе представить. В своих трансляциях они изображали Труди Купер так, как если бы она шагнула прямо с обложки журнала «Лайф», как если бы она, с короткой мальчишеской стрижкой, играла «Лунный свет в Вермонте» на старом пианино в гостиной, чтобы поддержать дух в себе и детях, пока Гордон рисковал жизнью в самом долгом на сегодняшний день американском космическом полете.
